– Сегодня рулет с маком.
– Ладно, пусть будет рулет с маком. Может, хоть засну нормально сегодня.
После ужина они расположились в гостиной возле камина. Морис прикатил столик с чаем и нарезанным рулетом.
Дон встал на задние лапы и дотронулся лапой до колена Мориса.
Миндаугас отломил небольшой кусочек рулета, стряхнул с него мак и положил перед котом.
Тот обнюхал угощение и стал неторопливо жевать.
– Что за кот такой, – пробубнил Наполеонов с набитым ртом, – рулет ест.
Никто не прокомментировал его реплику, и Шура, поглядев на Мирославу и Мориса, продолжил:
– Вот у нас опер Боря носил своего кота к ветеринару, и тот посоветовал кормить его специальными кормами.
– Пусть он сам их ест, – лениво отозвалась Мирослава.
– Боря?
– Нет, ветеринар.
– Может, он и ест, – задумчиво проговорил Наполеонов. – Боря рассказывал, что мужик сам сильно на кота похож – рыжий, с усами, руки какие-то когтистые. Боря признался, что он поймал себя на желании стащить с него брюки.
– Это еще зачем? – искренне удивился Морис.
– Чтобы проверить наличие хвоста! – расхохотался Шура.
Морис бросил на него неодобрительный взгляд.
А Мирослава вздохнула:
– Ну и шуточки у тебя, Шурочка.
– А что вы хотите, – вздохнул Наполеонов горестно, – работа у меня грубая, и сам я – неотесанный мент.
– Не прибедняйся, – пнула его острым носом домашней тапочки Мирослава, – ты у нас начитанный, образованный мальчик.
– И не мент, а полицейский, – проговорил Морис.
– Все одно – легавый, – сокрушенно вздохнул Шура, глядя на опустевшее блюдо, где еще недавно лежал рулет.
– Можешь не вздыхать, – сказала Мирослава, – все равно сегодня ничего больше не получишь.
– Жестокая ты, – проговорил Наполеонов, допил чай и, поставив на столик опустевшую чашку, поудобнее устроился в кресле.
– Как хорошо у вас, ребята. – Шура потянулся всем телом и покосился на растянувшегося на ковре вблизи камина кота.
Отсветы огня неровными всполохами падали на черную шерсть и растекались на ней всеми оттенками шоколадного цвета.
– Оставайся ночевать, – сказала Мирослава.
– Останусь, – не заставил себя упрашивать Наполеонов.
Его ночевки в доме Волгиной были в порядке вещей. У него здесь и комната своя имелась. Называлась она Шуриной или наполеоновской.
А в комнате висела его гитара…
– Шура, спой что-нибудь, – попросила Мирослава.
Морис, не дожидаясь его согласия, отправился за гитарой.
– Ладно, – сказал Наполеонов, – спою вам шуточную песню про плохие привычки. Согласны?
– Согласны, – ответили они одновременно.
Шура взял из рук Мориса гитару, небрежно пробежался пальцами по струнам и, настроившись, запел:
* * *
Быть таким, как все, привык…
Ну, мужик я как мужик.
Прихожу искать работу,
И тут спрашивает кто-то:
– У тебя какой ай кью?
– Низкий, я курю и пью.
– Дверь закрой с той стороны, —
Отвечают мне они.
Жалоб нету на здоровье.
Пью, курю, я так привык,
Мачо же я, просто бык!
Секса, барышни? Извольте!
Но подвел меня «дружок»,
Раз за разом все не ок.
Стал растерян я, несмел.
Неудачник, не у дел…
Без работы, без любви,
Деньги кончились мои.
Разбежались все друзья.
Выбирал не тех ли я?
И какой же я мужик?
Я курить и пить привык.
Делай вывод, пацаны,
Я – позор своей страны.
Настоящий же мужик
С малых лет к труду привык,
Сердце, руки, голова
Служат верно. И слова
Не расходятся с делами.
Вот такими мужиками
Русь горда. Во всех веках
Держится на их плечах.
Когда затих последний аккорд, Мирослава приобняла Шуру и чмокнула его в макушку.
– Сокровище ты наше, – сказала она.
– Спасибо…
– Шура, я хотела бы перейти к серьезной теме, – начала она осторожно.
– Переходи, – разрешил он милостиво и тут же насторожился.
– Дело по убийству дочери Бельтюкова ты ведешь?
– Ну…
– У нас по этому делу сегодня клиент появился.
– Кто? – быстро спросил он.
– Ты же знаешь, – проговорила она с легким укором, – агентство имен не разглашает.
– Хотя бы фамилию, – попробовал он свести к шутке.
– Нет.
– Вот так всегда – нет да нет. А им все, что полиции известно, преподнеси на блюдечке с золотой каемочкой.
– Ну, зачем ты так?
– Ладно. Чего ты хочешь?
– Что уже известно по этому делу?
– Можно сказать, ничего.
– И все же.
Наполеонов вздохнул и поделился скупой информацией.
– Кого ты подозреваешь?
– Всех.
– Почему?
– Родственники могли быть заинтересованы материально…
– Ты видел завещание?
– Нет. Бельтюков – в реанимации и по-прежнему в бессознательном состоянии. Нотариус, естественно, нем как рыба. А с запросом на ордер я решил подождать.
– Есть надежда на благополучный исход?
Наполеонов пожал плечами.
– Но больше всех я подозреваю некоего Адама Сергеевича Верещака.
– Кто это? – Мирослава решила пока не выдавать своей осведомленности.
– Бывший поклонник жертвы.
– И почему ты его подозреваешь?
– Потому, что я не могу его найти. А горничная утверждает, что Евгения вроде как и не порывала с ним отношений…
– Понятно. А обслуга тоже под подозрением?
Он кивнул.
– Какие мотивы могут быть у них?
– Сказать сложно. Но, судя по сухим страницам протоколов, никто из них не любил Евгению.
– А хозяина?
– К нему вроде бы отношение было неплохое.
– Спасибо.
– Не за что, дорогая. Кстати, завтра я собираюсь поехать туда и расспросить свидетелей еще раз лично. Могу прихватить тебя с собой. Поедешь?
