В голове лишь образ матери, а во рту горечь и не алкоголь вовсе тому причиной.
— Раздень меня, Стеша, — мне нравилось пробовать на вкус её имя.
А ещё больше нравился очумелый взгляд зелёных глазищ, которым она наградила меня, услышав пожелание своего мучителя.
— А массаж тебе не сделать? Лампа разбилась, но есть ещё ночник.
— А пиздюлей тебе не вкатить, нахальный ты цыплёнок? — нет, я не злился.
Даже забавно как-то стало.
— Я не буду тебя раздевать! Фу! — вот это её «фу» стерло моё возродившееся настроение без следа.
— Тогда будешь сидеть здесь сутки. Одна. взаперти. Хочешь?
— Ну и буду!
С каким бы удовольствием, я смял бы её в своих руках. Стиснул так, чтобы пищала.
Хороша мелочь…
А может, я слишком пьян.
Знаю лишь одно — пока не наиграюсь ею, пока не пресыщусь, не отпущу.
Поднимаюсь с кресла и шагаю к ней.
Вскакивает с кровати и пятится к стене.
Да уж… От скуки ебанулся уже. До уровня озабоченного подростка упал.
— Подойди ко мне.
Она жмётся уже в углу, а я наступаю. Знаю, что боится и это заводит. Тем не менее храбрится и это тоже заводит. дурею от огромных испуганных глазищ.
— Оставь меня в покое! Я буду сидеть здесь! Одна! Только не трогай! — в голосе проскакивают нотки страха и мне по кайфу.
Хватаю её за руки и к себе притягиваю. Упирается руками мне в грудь, отворачивая лицо, как будто это меня остановит.
Наивная.
— Прекращай, маленькая. Поцелуй меня лучше, — губами ловлю её губы, а мелкая впадает в ступор.
— Ненавижу. Ты мерзкий. Урод, — шепчет мне в губы, а я, кажется, сейчас оглохну — так громко звучит это её «урод».
Сука.
Сжимаю рукой её горло, девчонка начинает хрипеть и брыкаться. Лягает меня ногами и шипит, как маленький, но пиздец какой злобный змеёныш. А в глазах огонь полыхает.
Огонь, от которого дурею.
Кайфую от его пламени на своей коже.
— Если не хочешь раздевать меня, я сам разденусь. И тебя раздену, — второй рукой скольжу по далеко уже недетским изгибам и, застыв ладонью на сочной заднице, рычу от бешеной похоти. — Затрахаю тебя сегодня.
— Попробуй тронь, сволочь! — оживает цыплёнок и что есть духу бьёт меня коленкой по яйцам.
— Мать твою, дура! — в глазах темнеет от боли, а моя рука на её шее непроизвольно сжимается сильнее.
Если он тронет меня ещё раз… Я просто не выдержу. Я так боюсь сломаться. И к этому всё идёт…
Смотрю в его глаза, полные слепой ярости и хочется кричать. Только не поможет это.
Случай с полицейскими это доказывает.
Он чувствует свою безнаказанность. Знает, что даже если растерзает меня на части — ничего ему за это не будет.
Скорее всего, я не первая. На его счету уже куча таких изнасилованных дурочек, как я. Нет в этом никаких сомнений.
Он закрыл глаза и зашипел от боли, а я, воспользовавшись моментом, попыталась ускользнуть из его лап.
Только на попытке всё и закончилось.
Бандит оставил в покое моё горло и, надавливая на плечи, опускал меня вниз.
— На колени, я сказал! — рявкнул мне в лицо и мой разум снесло волной ярости.
— Пошёл ты на хрен, козли…
Договорить я не успела. Словно безвольную куклу он толкнул меня на пол и зафиксировал своей ручищей лицо, принуждая оставаться в такой унизительной позе и смотреть на него.
— Это твоё место. Запомни.
Нет, я не собиралась с этим мириться. И ползать у его ног не стану.
Не для того я столько оплеух отхватила, чтобы так просто сдаться. Не спасую перед этим зверем. Ни за что.
— Ты можешь заставить. Можешь согнуть меня. Но когда отпустишь, я снова расправлю плечи. Я не склонюсь перед ублюдком.
На данный момент гнев лишил меня возможности думать и здраво оценивать ситуацию. Я не боялась больше.
То ли адреналин зашкаливал, то ли действительно было уже всё равно.
Так мне казалось.
До тех пор, пока виска не коснулось что-то твёрдое и холодное. Запахло железом и чем-то ещё… Чем-то, что не вызывало хороших ассоциаций.
Я медленно скосила глаза в бок и замерла, подавившись собственной речью.
Пистолет.
Он приставил к моей голове чёрный пистолет и что-то щёлкнуло.
— А так? Что ты скажешь теперь, девочка Стеша?
ГЛАВА 16
— Мамочки… — прошептала и зажмурилась.
Ну чисто ребёнок.
Только дитя станет наивно полагать, что чудовище растворится в воздухе, если на него не смотреть.
— Открой глазки, маленькая. Ну же, посмотри на меня.
Я грёбаный садист, знаю.
Но мне по кайфу.
И я, блять, ничего поделать с этим не в состоянии! Мозг плавится от её вида у моих ног. Хочу, чтобы всегда так было. Чтобы вот так дрожала…
Да только не от страха.
Просто планка поехала.
Окончательно и бесповоротно.
— Раздевай, маленькая, давай. Всё равно придётся. Я так хочу. А дядю Матвея нужно слушаться.
— Не буду, — глаза всё-таки открыла, но тут же надула губы.
А губки у девочки сладкие, манящие. Так бы и сунул в этот алый ротик свой член.
— Совсем дурная, что ли? — смех сдерживаю уже с трудом. — Я же грохну тебя, дурища! — разумеется, вру.
Но ей-то откуда об этом знать?
Упрямая малолетка, бля…
— Не грохнешь, — говорит тихо, но уверенно, смотрит на мои ноги, словно боится поднять голову.
облизывает своим дерзким язычком пересохшие губы, а у меня от этого невинного жеста в штанах всё полыхает.
— Это почему же ты так думаешь?
— Ты просто играешь со мной. Тебе нравится меня ломать, ведь так? — поднимает взгляд и зелёные глазищи поглощают мой бухой разум без остатка. — И если убьёшь, то тебе снова станет скучно. Ты же и держишь меня здесь, чтобы не сойти с ума от одиночества. Хотя ты уже сходишь. У тебя есть всё… Кроме родного человека. Никого у тебя нет…
— Ну всё, хватит! — сам не знаю, отчего меня зло берёт.
Наверное, от того, что правду малявка говорит. От осознания этого, вообще чердак едет.
— Значит, я права, — победно усмехается пигалица и я от бешенства начинаю плавиться.
— Много ты берёшь на себя, мозгоправ Доморощенный. Но я обещал, что не трону тебя сегодня, поэтому пошла на хрен в постель и чтобы ни звука не слышал.
