– Как убитая. – Она зевнула и откинула волосы с лица. – Я была на последнем издыхании.
– Немудрено! Проделать такой путь в одиночку. У тебя был совершенно измученный вид.
Бидди подошла и присела на край постели. Она была в полотняных брюках и рубашке в клетку, как будто собиралась идти косить траву на сено. В ее вьющихся волосах, когда-то темных, уже показалась седина, и она немного прибавила в весе, однако лицо оставалось таким же, как прежде: подкрашенные губы, морщинки в уголках глаз и рта, лучистые глаза.
– Ходила взглянуть на твою машину – просто прелесть! Ты, наверно, от нее без ума.
– Да.
Джудит принялась за чай, он был горячий и очень крепкий. Бидди выждала минуту-другую и спросила:
– Хочешь поговорить?
У Джудит сердце упало. Она попыталась увильнуть:
– О чем?
– Ведь что-то произошло. Может, ты разругалась с Лавди? Или что-то посерьезнее?
Ее проницательный взгляд иглой впился в Джудит.
– Почему ты так решила?
Бидди с легкой досадой ответила:
– Ах, дорогая, я же не кретинка! И я не только твоя тетка, но еще и сама мать. Не нравятся мне все эти затаенные муки, напряженное молчание, подавленность…
– Никакой подавленности…
Бидди пропустила возражение мимо ушей.
– И потом, импульсивные решения не в твоем характере. Поэтому лучше расскажи мне все. Что бы ни заставило тебя покинуть Кэри-Льюисов в такой спешке, я все пойму. Моя собственная жизнь никогда не была образцовой, в ней находилось место и для ошибок. Правда будет лучше, если мы поговорим.
Джудит не отвечала. Она пила чай и пыталась привести в порядок мысли. Бидди терпеливо ждала. Небо за окном застилала дымка, но в воздухе было тепло. Маленькая спальня в сравнении с ее прекрасной комнатой в Нанчерроу была тесновата и неказиста, но все здесь было привычно и знакомо: кретоновые занавески, не подходящие к рисунку ковра, на двух односпальных кроватях вышитые махровые покрывала лимонного цвета, обои в белую и голубую полоску – Бидди не отличалась изысканным вкусом. Правда, на туалетном столике стоял кувшин с маргаритками, а над старомодным камином висел морской пейзаж с гаванью и рыбацкими корабликами в синеве, на который приятно было смотреть, лежа в постели перед отходом ко сну.
Джудит вздохнула и посмотрела тетке в глаза. Да, Бидди и вправду родной человек – родня настоящая, а не мнимая, вымышленная, как Кэри-Льюисы. Рядом с ней, в ее доме Джудит почувствовала себя так, словно влезла в старые домашние туфли, после того как целый день провела в мучительно неудобных «лодочках» на высоких каблуках. Она поставила чашку и сказала:
– Просто я оказалась самой большой идиоткой на свете.
– В каком смысле?
Джудит рассказала почти все – с самого начала, когда Эдвард приехал забрать ее из школы на те первые летние каникулы, и вплоть до вчерашнего дня, когда всему пришел конец, когда она, думая, что Эдвард любит ее так же, как она любит его, открыла ему свое сердце – затем лишь, чтобы быть отвергнутой и испытать ужасное потрясение и унижение.
Она рассказала почти все. Умолчала только о Билли Фосетте, инстинктивно не желая бросать тень на покойную тетю Луизу. К тому же она не призналась Бидди прямо, что отдалась Эдварду; Бидди, конечно, была не из тех, кого легко шокировать, и все-таки со взрослыми всегда следовало держать ухо востро. И потом, с Эдвардом она испытала головокружительное ощущение счастья и не желала, чтобы теперь ее заставили стыдиться и раскаиваться в этой близости.
– Хуже всего, что в Нанчерроу было столько народу… вся семья в сборе, да еще друзья. Полный дом. Я не могла представить, что все будут смотреть на меня… на нас… и мне придется делать вид, что ничего не произошло. Это Мэри Милливей посоветовала мне уехать к вам. Она сказала: раз уж я все равно к тебе собираюсь, то почему не отправиться несколькими днями раньше? Да и что еще мне оставалось делать?
– А что миссис Кэри-Льюис?
– Диана? Она плохо себя чувствовала. У нее и своих проблем хватает. Но даже будь она здорова – все равно я не могла ей открыться. Эдвард – единственный ее сын, и она любит его до безумия.
– Ты предупредила ее, что едешь ко мне?
– Да.
– И как ты объяснила свой отъезд?
– Наврала ей с три короба – что ты заболела гриппом, лежишь одна и за тобой нужно кому-то ухаживать.
– О боже! – глухо пробормотала Бидди.
– По счастью, она, кажется, мне поверила. К ней я зашла попрощаться. А остальных уже не увидела – все ушли купаться на скалы. И Эдвард тоже. Я даже с ним не попрощалась.
– Может, оно и к лучшему.
– Да, может быть.
– Как долго ты планируешь пробыть с нами?
Джудит закусила губу.
– Пока не отойду от всего этого. Ты не против?
– Я надеюсь, что на это уйдет целая вечность, я люблю, когда ты с нами. И знаешь, что я думаю?
И она сообщила Джудит, что она думает. Она говорила вещи, которые Джудит слышала уже тысячу раз. Избитые фразы… но именно потому они и стали избитыми, что истинность их подтверждалась в бесчисленных случаях. «Первая любовь приносит больше всего страданий… На Эдварде свет клином не сошелся… Его ты не забудешь никогда, но жизнь не кончается в восемнадцать лет, это только начало. Наконец, время – лучший лекарь. Все пройдет. Как бы горько и тяжко тебе ни было сейчас, ты все переживешь».
К концу всех этих речей Джудит уже чуть ли не улыбалась.
– Что тут смешного? – воскликнула слегка задетая Бидди.
– Ничего. Просто это напомнило мне всякие мудрые нравоучения и изречения, которые когда-то вышивали крестиком и вешали в спальнях.
– Вроде «В гостях хорошо, а дома лучше»?
– Ну…
– А как насчет такого:
Зелень сада прочь гонит тревогу,
Здесь не помнишь о горе и зле,
Здесь ты ближе к Господу Богу,
Чем где-либо на земле.
У моей матери в Викаридже листок с этими строчками висел в нужнике. Единственное, что можно было найти почитать во всем доме.
– Это стихи. А я о пословицах и девизах. Знаешь, вроде «Пока стакан не осушил, не говори, что не пролил».
– Мне как раз пришла в голову замечательнейшая мудрость. «Чем быстрее бег жизни, тем сильнее ветер перемен». Звучит очень торжественно, но не значит ровным счетом ничего!
Внезапно обе расхохотались.
– О, Бидди… – Джудит подалась вперед и прижалась к груди тетки, а та заключила девушку в объятия, нежно похлопывая по спине и тихонько качая, как младенца, из стороны в сторону. – Ты необыкновенная! Мне правда очень жаль, что все так вышло.
