– Твой отец сказал, что ты получил ожоги.
– Да, на плече, на спине и на левом предплечье. Не очень сильные. Обошлось без пересадки кожи. Заживает потихоньку.
– И что теперь?
– Это уж как решат в адмиралтействе.
– Другой корабль?
– Очень надеюсь.
– Опять Атлантика?
– Более чем вероятно. Конвоирование судов. Снова в бой.
– И мы в нем победим?
– У нас нет выбора. Мы должны отстоять торговые пути в Америку, чтобы в страну продолжали поступать продовольствие и оружие. Подводные лодки рыщут повсюду, точно голодные акулы. А конвой движется со скоростью самого медленного корабля, и мы по-прежнему теряем слишком много торговых судов.
– Неужели ты не боишься, Джереми? Не боишься возвращаться туда?
– Боюсь, конечно. Но привыкаешь делать вид, что тебе не страшно. И остальные точно так же. Армейский распорядок дня и дисциплина очень помогают избавляться от ненужных мыслей. Впредь, по крайней мере, я знаю, чего ожидать.
Все это было слишком безотрадно. Джудит вздохнула.
– Столько битв! Битва за Францию. А теперь вот битва за Британию… – Она не стала продолжать, она знала, что сейчас скажет Джереми.
– И Эдвард – в самом пекле.
– Да, я знаю.
– Ты не получала известий от него?
– Я знаю только то, что знают о нем родные.
– Разве он не пишет тебе?
– Нет, – покачала она головой.
– Что у вас произошло?
– Ничего.
– Неправда.
– Честно. – Джудит посмотрела на него. – Ничего.
Она совсем не умела врать.
– Ты его любишь.
– Его все любят. Таким уж он, видно, уродился, что люди к нему тянутся.
– Я не это имел в виду.
Она опустила глаза. В саду ветер шелестел в ветвях, в небе с криками кружила пара чаек. Джудит молчала, и он заговорил снова:
– Я знаю. Я понял в то, последнее воскресенье, когда все вы сидели в саду в Нанчерроу, перед обедом. А мы с Эдвардом принесли напитки, и когда ты подняла глаза и увидела его, то твое лицо так просияло, как будто включили электрическую лампочку. Он подошел, заговорил с тобой, и вокруг вас двоих словно бы сомкнулось какое-то волшебное, светящееся кольцо, отделившее вас от всех остальных.
Напоминание об этом было для нее почти невыносимо.
– Может быть, тебе просто показалось…
– После обеда вы вдвоем пошли проведать миссис Боскавен. Потом Эдвард один явился на пляж, а тебя мы больше не видели, ты уехала. Покинула Нанчерроу. Что-то случилось?
Отпираться было бесполезно.
– Да. Случилось. Случилось… и я думала, что его чувства ко мне так же глубоки, как мои к нему. Мне кажется, я всегда его любила, Джереми, с первой встречи. Но ведь и в самом деле, возможно ли устоять перед человеком, который превращает самое банальное дело в праздник? А он всегда обладал этим необыкновенным даром, даже когда был еще школьником. – Она повернулась к Джереми с улыбкой. С грустной улыбкой… но Джереми немедленно улыбнулся ей в ответ – в своей всегдашней ободряющей манере. – Кому-кому, а тебе об этом говорить не надо.
– Да.
– Я воображала, что он тоже любит меня. Естественно, я ошибалась.
– Ты ему безумно нравилась.
– Не настолько, однако, чтобы ему захотелось взять на себя серьезные обязательства.
– Он слишком молод для серьезных обязательств.
– Так он мне и сказал.
– И ты отступилась.
– Я зашла слишком далеко и чересчур много наговорила. Я должна была отступиться.
– И покинуть Нанчерроу?
– Я не могла остаться. В одном доме с ним, с его семьей. Видеть его каждый день. Ты меня понимаешь?
– Я могу понять конец любви. Но не конец дружбы.
– Не знаю, не знаю. Может быть, это легко для Афины, но у Афины такой опыт, я ей не чета.
– Ты все еще влюблена в Эдварда?
– Я стараюсь себя перебороть. Но никогда, наверно, не разлюбишь человека, который был твоей первой любовью.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать…
– Такая молоденькая.
– Со мной все будет в порядке.
– Ты волнуешься за него?
– Все время. Подсознательно. Гляжу в газетах на снимки воздушных боев и «спитфайров» и, хотя думаю об Эдварде, не могу связать его со всем этим. Наверно, он не только других околдовывает, но и сам заколдован. В одном мы можем быть уверены на все сто процентов: что бы он ни делал, он от всего получает удовольствие.
Джереми понимающе улыбнулся:
– Да, я знаю, и прости меня за мою назойливость. У меня не было мысли лезть в твою личную жизнь. Просто я отлично знаю Эдварда… его хорошие стороны и его недостатки… и я волновался. Боялся, как бы он не причинил тебе боли.
– Все это в прошлом. Я уже могу говорить об этом.
– Вот и славно. – Он уже допил кофе. Поставил чашку и взглянул на часы. – Ну, если ты собираешься показать мне свои владения, то, пожалуй, можно приступить, а то скоро мне пора будет откланиваться.
Они поднялись, вошли в дом, и в атмосфере покоя и умиротворенности, которая царила в старых комнатах, рассеялись последние остатки сковывавшей их неловкости, сменившись хозяйской гордостью со стороны Джудит и безграничным энтузиазмом со стороны ее гостя. Он, разумеется, бывал в доме не раз при жизни тети Лавинии, но проникнуть дальше гостиной и столовой ему еще не случалось. Сегодня же они предприняли последовательный осмотр всего дома, начав с верха, с новой детской в мансарде, и закончив кухней.
– Диана и полковник подарили мне всю мебель и все, что им было ненужно, так что и покупать ничего не пришлось. Конечно, обои выцвели и занавески износились, но мне всегда так было больше по душе. Даже проплешины на коврах. Так все выглядит приветливо и знакомо, точно морщины на милом лице. Есть, понятно, пустые места – там, где находились вещи, которые забрали в Нанчерроу, но я без них прекрасно проживу. А кухня оборудована превосходно…
– Как вы греете воду? – Его практичность была приятна Джудит.
– На плите. Это чрезвычайно удобно, правда нужно заправлять топку дважды в день. Единственное, чего мне не хватает, так это приличного холодильника, но пока не было времени этим заняться, а в магазине в Пензансе ничего нет, придется, видимо, ехать в Плимут. Мистер Бейнс еще поговаривает об устройстве второй ванной, но, честно говоря, в этом нет особой необходимости. Лучше было бы провести центральное отопление, как в Нанчерроу, но с этим, боюсь, придется подождать до конца войны…
