Это был военный город, и, казалось, каждый второй его обитатель – в военной форме.
Автобус остановился, Джудит вышла и направилась по тротуару вдоль боковой стены «Свона и Эдгара», потом свернула за угол и поспешила к парадной двери. Хетер уже стояла там. Ее сразу можно было заметить: блестящие темные волосы, шикарное ярко-красное пальто, замшевые сапожки на меху.
– Хетер!
– Я уже отчаялась тебя дождаться.
– Прости, опоздала на десять минут. Ты замерзла? Нет-нет, не обнимай меня, не целуй, у меня, кажется, начинается простуда, не хочу передавать тебе инфекцию.
– Да плевала я на инфекцию!
И они все равно обнялись, а потом засмеялись – от радости встречи после такой долгой разлуки.
– Что будем делать? – спросила Хетер.
– А сколько у тебя времени?
– Только сегодняшний день, я свободна до вечера. Вечером должна вернуться назад. Завтра мне на службу.
– Завтра же воскресенье.
– У нас нет выходных дней.
– Вот досада! А я думала, ты переночуешь у меня в доме Дианы.
– Я бы с радостью, но никак не могу. Ну да это ерунда. Мой поезд отходит в половине восьмого. В нашем распоряжении целый день. Я умираю с голоду, давай пойдем куда-нибудь и поедим, а потом уж подумаем, как быть дальше. Итак, куда идем обедать?
Немного посовещавшись, они отвергли «Кардома-кафе» и «Лайонз-Корнер-хаус». Тогда Джудит предложила:
– А пошли в «Беркли».
– Но это же безумно дорого.
– Ерунда. И все равно по закону военного времени стоимость заказа не должна превышать пяти шиллингов. Будем надеяться, для нас найдется свободный столик.
И, пройдя короткий путь обратно до Пикадилли, они двинулись в сторону гостиницы «Беркли». Войдя внутрь через вращающиеся двери, которые ни на секунду не замирали, они окунулись в мир комфорта, тепла, ароматов дорогих духов. Народу была тьма, в баре не протолкнуться, но Хетер заметила свободный столик с двумя стульями и не мешкая заняла его, пока Джудит искала метрдотеля, чтобы спросить, нельзя ли найти столик для двоих. Метрдотель оказался весьма любезен; он не стал смотреть на нее, рядовую служащую ЖВС, к тому же без кавалера, свысока, а подошел к столу, проверил свои записи и, вернувшись, сообщил, что если мадам изволит подождать, то через пятнадцать минут для них освободится столик.
– Надеюсь, он будет не у входа в кухню, – сказала она, и он был, похоже, несколько удивлен ее напористостью, но своей вежливости не изменил.
– Нет, мадам, он будет у окна.
– Превосходно.
Она одарила его милейшей улыбкой.
– Я приду и отведу вас, когда место освободится.
– Мы будем в баре.
Она вернулась к Хетер, украдкой оповестила ее о своем успехе, подняв кверху большой палец, и веселье началось. Они разделись, человек из обслуги отнес пальто и шинель в гардероб, затем подплыл официант и осведомился, что они будут пить; не успела Джудит и рта раскрыть, как Хетер заказала шампанское.
– Два бокала, мадам?
– Нет, лучше, я думаю, маленькую бутылку.
Когда официант отошел, Джудит пробормотала: «Вот что значит порткеррисская муниципальная школа…», и они обе рассмеялись. Джудит принялась за хрустящий картофель в фарфоровой чашке, Хетер закурила сигарету.
Разглядывая ее, Джудит решила про себя, что она выглядит потрясающе. Невысокая, но удивительно стройная, смуглая, с темными глазами и волосами. На ней была узкая юбка из серой фланели и тонкий темно-синий свитер с воротником «поло»; на шее – длинная золотая цепочка, в ушах – золотые серьги.
– Ты выглядишь великолепно, Хетер. Я собиралась переодеться, но не успела.
– Ты тоже великолепно выглядишь. И мне нравится форма. Слава богу, ты не пошла в женские вспомогательные части ВВС. У них там одни карманы, пуговицы и груди. И головные уборы – хоть плачь. Да ты подстриглась!
– Пришлось. Волосы не должны касаться воротника. Оставалось либо постричь, либо завязать в узел.
– Мне нравится. Тебе так идет.
Вернулся официант с бокалами и бутылкой, ловко, но церемонно открыл ее. Вино, пенясь и шипя, полилось в бокал Хетер, ни капли мимо; следом был наполнен и бокал Джудит.
– Благодарю вас.
– Не стоит благодарности, мадам.
Они подняли бокалы, пригубили вино, и Джудит почти в ту же секунду почувствовала себя неизмеримо лучше.
– Как же я забыла, ведь шампанское отлично помогает при простуде.
Они сидели, потягивая шампанское и глядя по сторонам – на элегантных женщин и штабных полковников, офицеров «Свободной Франции»
[83] и молодых гвардейцев; все говорили без умолку, пили и смеялись, как будто у них не было никаких забот. Многие мужчины пришли с дамами, которые явно не были их женами, но это лишь придавало атмосфере пикантность тайной, запретной любви – на глазах у них разворачивались «военные» романы. Одна девушка в особенности была великолепна – копна рыжих волос и гибкая фигура, которую вызывающе подчеркивало облегающее черное платье из джерси. На длинных, острых ногтях кроваво-красный лак, с подлокотника кресла свисает норковая шубка. Сопровождал ее полковник авиации, начинающий лысеть, однако весь пылавший юношеской страстью.
– Он от нее глаз не может оторвать, – усмехнулась Джудит.
– Я уж не говорю о его руках.
Как только они допили шампанское, явился метрдотель и сообщил, что их столик готов; он повел их через до отказа заполненный ресторан и усадил на места, взмахом развернув необъятные полотняные салфетки, которые девушки положили себе на колени, после чего подал каждой огромное меню и спросил, будут ли они заказывать аперитив. Они отказались – им и так уже было невыразимо хорошо.
Обед был чудесный; в светлом, просторном, красивом ресторане ничто не напоминало о темных, грязных, потрепанных войной улицах, лежащих за прикрытыми тюлем окнами. Они заказали устрицы, цыпленка и мороженое, распили на двоих бутылку белого вина. И говорили, выпытывая друг у друга все, что произошло за долгие месяцы, прошедшие со времени их последней встречи. И здесь не избежать было очень печальных тем. Гибель Неда. Эдвард Кэри-Льюис. И племянник миссис Мадж, который, хоть и считался пропавшим без вести, погиб на берегах Дюнкерка. Зато Чарли Лэньону повезло, он уцелел под градом пуль и снарядов и находился теперь в плену в Германии.
– Ты ему пишешь, Хетер?
– Пишу. Каждую неделю. Не знаю, доходят до него мои письма или нет, но это еще не причина, чтобы перестать писать.
– А он тебе отвечал?
