– О, Джереми!.. – Она была так рада и горда за него. – Ты молодчина!
– Это еще не официально, так что не вздумай бежать к телефону и трезвонить всем.
– Но матери своей ты сказал?
– Да, конечно.
– Так, еще что?
– Еще я перехожу на другой корабль. Крейсер «Сазерленд».
– И опять Атлантика?
Он пожал плечами, не желая болтать лишнего.
– Может, тебя пошлют на Средиземное море? По-моему, тебе самое время понежиться немножко на солнышке.
– Нет новостей от родных? – спросил он.
– Нет, ничего не получала с начала месяца. Не знаю, почему они не пишут. Ясно одно – дела там плохи.
– Они все еще в Сингапуре?
– По-видимому.
– Много женщин и детей уже покинуло город.
– Я об этом не слышала.
Он взглянул на свои часы:
– Четверть девятого. Послушаем девятичасовые новости.
– Я не уверена, что мне хочется.
– Лучше знать правду, чем воображать худшее.
– Теперь, кажется, уже трудно сказать, что страшнее. И все произошло с такой быстротой. Раньше, в самые плохие времена, во время Дюнкерка и когда бомбили Портсмут, я утешалась мыслью, что, по крайней мере, они в безопасности. Мама, папа и Джесс. И когда мы стояли в очередях за продовольственными пайками и ели несъедобные мясные обрезки, я знала, что там, у них, все хорошо: вкусная еда, заботливые слуги, вечера в клубе с друзьями. Но вот японцы разбомбили Перл-Харбор, и все в одночасье изменилось, и теперь уже им грозит такая опасность, какая нам и не снилась. Я теперь жалею, что не уплыла в свое время в Сингапур. Тогда мы, по крайней мере, были бы вместе. Но быть так далеко от них, и никаких известий…
К ее ужасу, голос у нее задрожал. Бесполезно пытаться сказать еще хоть слово, только потеряешь самообладание и глупо разрыдаешься. Она отхлебнула еще виски и вперила взгляд в голубоватое пламя газового камина.
– Наверно, неизвестность мучительнее всего, – мягко сказал он.
– Нет, я в порядке. Обычно я в порядке. Просто сегодня я правда неважно себя чувствую…
– Ложись в постель.
– Мне так жаль.
– Жаль чего?
– Мы и без того совсем не видимся, и вот, когда встретились, у меня эта проклятая простуда и слишком слабые нервы, чтобы слушать новости, и собеседник из меня никакой.
– Ты нравишься мне такой, какая есть. В любом виде. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что должен покинуть тебя так скоро, рано утром. Мы встретились для того лишь, чтобы почти в тот же миг расстаться опять. Это, как видно, и называется войной, черт бы ее побрал.
– Не думай об этом. Сейчас мы вместе. Я так обрадовалась, что это ты, а не кто-то из неизвестных знакомцев Дианы.
– Я тоже рад, что это оказался я. Ну ладно… – Он поднялся с кресла. – Ты в ужасном расстройстве, а я ужасно голоден. Что нам обоим требуется, так это вкусный горячий обед и, пожалуй, чуть-чуть музыки для фона. Ты отправляйся обратно в кровать, а я беру на себя стряпню.
Он подошел к радиоле и включил радио. Танцевальная музыка. Характерная мелодия Кэрролла Гиббонса, трансляция из отеля «Савой». «Беги на бегуэн»
[85]. Она представила, как люди встают из-за столиков и заполняют площадку для танцев.
– Что у нас в меню? Бифштекс?
– Что же еще? Приготовленный на сливочном масле. Жаль только, шампанского нет. Хочешь еще выпить?
– Я еще это не допила.
Он протянул ей руку, она взялась за нее, и он поднял ее на ноги. «В кровать», – велел он, развернул ее и нежно подтолкнул в направлении спальни. Она вошла в дверь и услышала, как он бегом спускается по лестнице, точно по корабельному трапу. Джудит не сразу легла в постель. Она села за туалетный столик и вгляделась в свое бледное отражение в зеркале. Интересно, почему он ничего не сказал насчет ее новой прически (в угоду армейскому уставу ей пришлось пожертвовать длинными медового цвета локонами своей юности). Может, даже внимания не обратил. Некоторые мужчины не замечают подобных вещей. У нее немного кружилась голова. Наверно, это виски, выпитое после горячей ванны и аспирина. Довольно приятное ощущение. Какая-то отрешенность от всего. Она причесалась, подмазала губы, чуть-чуть подушилась. Жалко у нее нет стеганой ночной кофточки с рюшами и кружевами, как у Дианы или Афины, – в ней выглядишь такой хрупкой и женственной. В старом свитере мало романтичного. Но с какой стати ей понадобилась романтика, ведь это всего-навсего Джереми. Неожиданно пришедший в голову вопрос застал ее врасплох, и дать на него рациональный ответ оказалось непросто. Она встала из-за туалетного столика, взбила и поправила подушки и забралась опять в постель. Села, откинувшись на подушки, и, потягивая виски, стала с наслаждением вдыхать соблазнительный запах растопленного масла и сочного мяса, который доносился снизу.
Мелодия «Беги на бегуэн» отзвучала, теперь Кэрролл Гиббонс играл на рояле известную тему Джерома Керна и Оскара – «Все, что ты есть для меня…».
Вскоре она заслышала шаги на лестнице, и в следующий миг на пороге открытой двери появился Джереми. Теперь он был уже в фартуке, какие носят мясники, надетом поверх темно-синего свитера.
– Как тебе приготовить бифштекс?
– Я уже не помню, какой он бывает. Сто лет не пробовала.
– Средней прожаренности?
– Звучит неплохо.
– А как там у тебя с виски?
– Уже допила.
– Я налью тебе еще.
– Я запьянею и упаду.
– Лежа в постели, не упадешь. – Он взял ее пустой стакан. – Я принесу тебе новую порцию с обедом. Вместо шампанского.
– Джереми, я не хочу обедать одна.
– И не будешь.
Он приготовил обед удивительно быстро, принес тяжелый поднос наверх и поставил рядом с ней на кровать. Как правило, когда приносишь еду кому-нибудь в постель, что-нибудь да забудешь: джем, нож для масла, чайную ложку. Джереми не забыл ничего. Бифштексы, только что с раскаленной сковородки, еще шипели, гарниром служил хрустящий картофель и консервированный горошек, который Джереми отыскал в продуктовых запасах. Он даже подливку приготовил. Были и ножи, и вилки, и соль с перцем, и баночка свежей горчицы, и салфетки (правда, не полотняные – ему удалось найти лишь пару чистых чайных полотенец). Наконец, два заново наполненных стакана.
– А что на десерт?
– Половинка апельсина или бутерброд с джемом.
– Мое любимое. Превосходный обед, Джереми. Спасибо.
– Ешь бифштекс, пока не остыл.
