Ее глаза вдруг широко распахнулись, пальцы крепче впились в его спину. Джереми, приказывая себе действовать решительно, начал высвобождаться.
– Я пойду, а ты спи.
Но Джудит моментально взволновалась:
– Нет, не оставляй меня. Пожалуйста. Тебе не надо уходить. Я хочу, чтобы ты остался.
– Джудит…
– Не уходи… – И она добавила, как будто его требовалось убедить разумными доводами: – Кровать двуспальная, места полно. Ты мне не помешаешь. Прошу тебя.
Джереми колебался, разрываясь между желанием и здравым смыслом. В конце концов он сказал:
– Ты уверена, что это хорошая идея?
– Почему же нет?
– Потому что, если я останусь на ночь здесь, то, скорей всего, между нами случится неизбежное.
Ее это заявление не шокировало, да и особого удивления не вызвало.
– Это не важно, – сказала она.
– Что значит «не важно»?!
– Я хочу сказать: если ты хочешь, то я не против.
– Ты понимаешь, что ты говоришь?
– Думаю, мне бы очень понравилось. – Внезапно она улыбнулась. На протяжении всего этого вечера он почти не видел ее улыбки и теперь почувствовал, как в душе у него все перевернулось и здравый смысл разом покинул его. – Ничего страшного, Джереми. Это будет не в первый раз.
– Эдвард… – проговорил он.
– Да, он.
– Если я займусь с тобой любовью, ты будешь думать о нем?
– Нет, – ответила она твердо. – Я не буду думать об Эдварде. Я буду думать о тебе. Здесь. В Лондоне. Когда ты мне так нужен. Я не хочу, чтобы ты уходил. Хочу, чтобы ты любил меня, хочу чувствовать себя под твоей защитой.
– Я не могу заниматься с тобой любовью в одежде.
– Так иди разденься.
– Не могу – ты держишь меня за свитер.
Она опять улыбнулась. Ее пальцы разжались, но он по-прежнему лежал неподвижно.
– Я тебя отпустила, – сказала она.
– Я ужасно боюсь оставить тебя – вдруг ты исчезнешь.
– Не бойся.
– Я вернусь через две минуты.
– Постарайся управиться за одну.
– Джудит. – Голос издалека, из темноты. – Джудит.
Она пошевелилась. Вытянула руку, желая дотронуться до него, но кровать была пуста. Она заставила себя открыть глаза. Ничего не изменилось. Спальню освещала лампа, занавески задернуты – все точно так же, как было, когда она стала засыпать. Джереми сидел подле нее на краю постели. Он был в форме, лицо гладко выбрито. На нее повеяло чистотой и душистым мылом.
– Я принес тебе чай.
– Который час?
– Шесть утра. Я ухожу.
Шесть часов. Она потянулась, зевнула и рывком села в постели. Он подал ей чашку дымящегося чая. Еще не очнувшись окончательно, она заморгала, прогоняя сон.
– Когда ты встал?
– В половине шестого.
– Я ничего не слышала.
– Знаю.
– Ты чего-нибудь поел?
– Да. Яйцо и ломтик бекона.
– Ты должен забрать все свои деликатесы с собой. Неразумно оставлять их тут.
– Не беспокойся. Я уже упаковался. Хотел только попрощаться. И сказать «спасибо».
– Ах, Джереми, это я должна тебя благодарить.
– Это было чудесно. Бесподобно.
Ни с того ни с сего Джудит почувствовала легкую неловкость. Она потупилась и принялась маленькими глоточками прихлебывать обжигающий чай.
– Как ты теперь себя чувствуешь? – спросил он.
– Лучше. Только голова немножко тяжелая.
– А горло?
– Прошло.
– Побереги себя, ладно?
– Обязательно.
– Когда тебе нужно быть в Портсмуте?
– Сегодня вечером.
– Может быть, тебя уже дожидается там письмо от родных.
– Да. – Она неожиданно загорелась надеждой. – Да, очень может быть.
– Постарайся не слишком волноваться. И береги себя. Жаль, что мне надо уходить. Мы о многом не успели поговорить. А теперь уже времени нет.
– Главное, чтобы ты не опоздал на поезд.
– Я напишу. Как только выдастся свободная минута. Напишу и попытаюсь высказать все, что хотел сказать тебе вчера. На бумаге, возможно, у меня выйдет гораздо лучше.
– У тебя и так неплохо вышло. Но очень приятно было бы получить от тебя письмо.
– Мне пора. Прощай, Джудит, милая.
– Если ты возьмешь у меня из рук чашку, я попрощаюсь с тобой как следует.
Засмеявшись, он взял у нее чашку с блюдцем, и они крепко обнялись и поцеловались – как друзья, какими были всегда, а теперь еще и как любовники.
– Только не тони больше, Джереми.
– Постараюсь.
– И напиши, как обещал.
– Напишу. Рано или поздно.
– Пока ты не ушел, сделай для меня одну вещь.
– Какую?
– Раздерни занавески, чтобы я могла видеть рассвет.
– Рассветет еще нескоро, часа через два.
– Ничего, я подожду.
Он выпустил ее из объятий, встал и, нагнувшись, выключил лампу. Потом подошел к окну, и она услышала, как он раздвигает шелковые занавески и поднимает светомаскировочные шторы. За окном в это зимнее утро было еще темным-темно, но дождь перестал и ветер стих.
– Ага, отлично.
– Мне пора.
– Прощай, Джереми.
– Прощай.
В темноте ничего не было видно, но она слышала, как он прошел по комнате, открыл дверь и тихо прикрыл ее за собой. Ушел. Джудит упала на подушки и почти в ту же секунду заснула.
Проснулась она только в одиннадцатом часу, так что ей не довелось увидеть, как занимается заря. Вместо этого она застала день, пасмурный, но с проглядывающими кое-где сквозь тучи клочками бледно-голубого неба. Она подумала о Джереми, которого в этот миг поезд с грохотом мчал на север, в какой-нибудь Ливерпуль, Инвергордон или Росайт. Потом подумала о прошедшей ночи и улыбнулась про себя, вспомнив ласки Джереми, бесконечно нежные и вместе с тем искусные. Момент нежданного волшебства и восторга.
Джереми Уэллс. Теперь все стало по-другому. Прежде они никогда не писали друг другу. Но он пообещал, что напишет. Это означало, что впереди ее ждет нечто особенное.
А пока она опять осталась одна. Лежа в постели и прислушиваясь к своему самочувствию, Джудит поняла, что уже вполне здорова. Простуда, грипп, инфекция – что бы это ни было, все прошло, и исчезли неприятные симптомы – головная боль, усталость, депрессия. Насколько это заслуга лично Джереми Уэллса, а не его лекарства и крепкого, продолжительного сна – сказать было трудно. Как бы там ни было, суть дела от этого не менялась. Джудит снова пришла в себя и, как обычно, была полна энергии.
