Это было все равно что спорить со стеной.
– Но Уолтер… что у тебя общего с Уолтером Маджем?
Лавди закатила свои фиалковые глаза.
– О господи, опять двадцать пять… Может быть, ты этого не скажешь, но про себя все равно думаешь. Необразованный, простой работяга. Неравный брак. Унижение моего достоинства…
– Я ничего подобного не думаю…
– Я все это уже слышала, в частности от Мэри Милливей, которая уже почти и не разговаривает со мной. Но я никогда не чувствовала ничего подобного по отношению к Уолтеру и его матери. Уолтер – мой друг, Джудит. С ним мне легко, мы оба любим лошадей, любим ездить верхом, работать в поле. Разве ты не понимаешь, что мы люди одного склада? И потом, он хорош собой. Мужественный и привлекательный. Я всегда считала, что благовоспитанные друзья Эдварда – бесхарактерные ничтожества, и не находила в них ничего привлекательного. И ты предлагаешь мне сидеть и ждать, когда явится какой-нибудь выпускник частной школы и покорит мое сердце? Я думала, уж ты-то поймешь. Будешь на моей стороне. Поддержишь.
– Ты прекрасно знаешь, что я за тебя горой встану. Просто я не могу спокойно сидеть и наблюдать, как ты губишь свою жизнь. В конце концов, зачем так спешить?..
– Затем, что у меня будет ребенок! – выкрикнула Лавди.
– О, Лавди…
– И вовсе ни к чему этот горестный тон. Это случается каждый день. Женщины беременеют, рожают. Дело житейское.
– Когда?
– В ноябре.
– От Уолтера?
– Естественно.
– Но… но… когда… в смысле…
– Можешь не деликатничать. Если ты спрашиваешь, когда ребенок был зачат, то я с превеликим удовольствием тебе сообщу. В конце февраля, на сеновале над конюшней. Звучит банально, конечно. Леди Чаттерлей
[86], или Мэри Вебб
[87]… или даже «Ферма „Слабое утешение“»
[88]. Грязные делишки в дровяном сарае. Но так именно все и произошло, и я ничуть не стыжусь.
– Ты думала, что Гас погиб?
– Я знала, что он погиб. Мне было так одиноко, так плохо, и никто ничем не мог мне помочь. Мы с Уолтером возились с лошадьми, и вдруг я заплакала… я рассказала ему о Гасе, а он обнял меня и осушил мои слезы поцелуями, я никогда не думала, что он может быть таким нежным, сильным и вместе с тем мягким… Пахло душистым сеном, лошади были внизу, и я слышала, как они переступают ногами. Впервые меня кто-то по-настоящему утешил и успокоил, и я чувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. У меня не было ни малейшего ощущения, что в этом есть что-то скверное, постыдное. – После короткого молчания она добавила: – И сейчас нет. Пусть говорят мне что угодно, совесть моя чиста.
– Диана знает?
– Конечно. Я сказала ей, как только у меня не осталось никаких сомнений. И папчику тоже.
– И что они?
– Они были слегка ошеломлены, но очень добры ко мне. Сказали, что я не обязана выходить за Уолтера, если не хочу: просто еще один младенец появится в детской Нанчерроу и для Клементины будет хорошая компания. А когда я сказала, что хочу выйти за Уолтера, и не только из-за ребенка, они чуть было не заартачились, но потом сказали, что это моя жизнь и мне решать. К тому же они всегда прекрасно относились к Маджам, и теперь, когда Эдварда больше нет, они, по крайней мере, будут знать, что я их не оставлю, что всегда буду рядом. Думаю, это для них важнее, чем всякая чушь насчет происхождения и воспитания Уолтера.
Для того, кто знал Кэри-Льюисов, во всем этом не было ничего удивительного. Они никогда не прислушивались к чужому мнению, и никто им был не указ. Счастье собственных детей всегда стояло для них на первом месте, ради него они готовы были поступиться общепринятой моралью, их мало волновало, что скажут люди. Диана и полковник будут вести себя как раньше, а когда придет время, без памяти полюбят второго внука. Джудит понимала, что перед лицом этой кровной преданности, этой сплоченности мнение целого света, включая ее собственное, ровным счетом ничего не значит.
Лавди уже заручилась благословением родителей, и Джудит оставалось лишь присоединиться к их голосу, с ангельским смирением приняв неизбежное.
– Я всегда знала, что у тебя самые лучшие в мире родители, – сказала она и внезапно улыбнулась, глаза пощипывало от подступивших дурацких слез. Она поднялась с дивана. – Лавди, прости, у меня не было никакого права так на тебя наседать. – Лавди двинулась к ней, и, сойдясь посредине комнаты, они засмеялись и расцеловались. – Это я от неожиданности, ты меня огорошила. Забудь все, что я говорила. У вас с Уолтером все будет прекрасно.
– Я хотела сообщить тебе сама. Объяснить. Не хотела, чтобы ты узнала от кого-то еще.
– Когда свадьба?
– В следующем месяце.
– В Роузмаллионе?
– Конечно. А после венчания – застолье в Нанчерроу.
– Что ты наденешь? Фамильное белое атласное платье с оборками и кружевами?
– Боже упаси! Вероятно, платье, которое шили Афине для конфирмации
[89]. Вообще, не следовало бы мне венчаться, как девице, в белом, но что делать – надо соблюсти приличия.
– И в какое время венчание? – Джудит почувствовала, что ее все более захватывают открывающиеся перспективы.
– Мы думаем назначить венчание на утро, а потом – праздничный обед. Терпеть не могу свадьбы посреди дня – весь день испорчен. Придешь?
– Ты еще спрашиваешь! Сегодня же договорюсь о недельном отпуске. Хочешь, чтобы я была подружкой невесты?
– А ты сама хочешь?
– Тафта абрикосового цвета с тюлевой нижней юбкой?
– Баска в складку и шапочка Джульетты?
[90]
– Букет из гвоздик и адиантумов?
Все в порядке, они опять вместе. Они не потеряли друг друга.
– И атласные лодочки абрикосового цвета на толстых каблуках.
– Не хочу быть подружкой невесты.
– А что так?
– Боюсь затмить невесту.
– Очень смешно… ч-черт!
– Где вы с Уолтером будете жить?
– В Лиджи есть старый коттедж, немножко подразвалившийся, но папчик собирается его отремонтировать и сделать там приличную ванную. Всего две комнаты, но пока нам хватит, а Уолтер обещал скосить всю крапиву в саду.
