Но странное дело: она и сейчас уже чувствовала себя другим человеком, потому что все вокруг было другим. Пока она проходила по замершим улицам, где, кроме нее, не было больше никого из детей, ее одиночество преображало облик всего окружающего. Знакомые здания представали в совершенно новом свете, словно она никогда не была здесь раньше, словно впервые исследовала какой-то чужеземный город. У нее как будто появился «третий глаз» для восприятия света и тени, цвета и формы. Вот незнакомый переулок, вот черная кошка неожиданно проскользнула мимо. В витринах магазинов Джудит видела свое отражение – медленно бредущая по улице девочка в бутылочного цвета твидовом пальто и безобразной шляпке, которые выдавали в ней ученицу «Святой Урсулы». Но внутренне она уже была элегантной взрослой девушкой, которая носит кашемировые пуловеры и однажды явится всему миру, как бабочка, выпорхнувшая из куколки.
Она свернула на Чапл-стрит и прошла мимо антикварных магазинов, гостиницы «Митра» и магазина ковров. У его входа стояли свернутые рулоны аксминстерских, имитирующих персидские, ковров и узорчатого линолеума. Старьевщик сидел у дверей своей лавки, попыхивая трубкой в ожидании покупателей, которых сегодня явно не предвиделось. Когда Джудит проходила мимо, он вынул трубку изо рта, кивнул ей и бросил: «Привет!» Если бы не данное мисс Катто обещание, она бы остановилась поговорить с ним.
В конце Чапл-стрит к гавани спускалась мощеная дорога. Прилив достиг высшей точки, и на маслянистых волнах тихо покачивались, словно дыша, рыбацкие шхуны, их высокие мачты поднимались вровень с дорогой. Чувствовался сильный запах рыбы, морской соли и водорослей, выброшенных волной на берег, на пристани рыбаки готовили снасти к ночному лову.
На минуту Джудит задержалась на них взглядом. Она подумала о тете Луизе, постаралась вызвать в сердце глубокое чувство благодарности и скорби, но какие бы то ни было глубокие переживания в эту минуту были ей просто не под силу. Она стала думать о том, каково быть богатой. Нет, не богатой – мистер Бейнс старался избегать этого вульгарного слова. «Очень состоятельной», – сказал он. «Я – состоятельный человек. Будь у меня желание, я могла бы, наверно, купить… вон ту шхуну». Но зачем ей шхуна? С таким же успехом она могла бы купить себе лошадь или еще какую-нибудь абсолютно ненужную вещь. Что же ей нужно больше всего на свете? Корни, должно быть. Очаг, семья, родное гнездо, куда всегда можно вернуться. Знать, что у тебя есть собственное место, а не просто кочевать из гостей в гости: от Кэри-Льюисов к тете Бидди, от нее – к мисс Катто или к неунывающим Уорренам. Но Джудит слишком хорошо понимала, что этого не купить даже за все золото мира, и обратила мысли к другим безумным мечтам. Автомобиль. Когда она подрастет, то сможет купить себе автомобиль. Или дом. Дом был ее новой заманчивой фантазией. Не Уиндиридж, который никогда ей не нравился, а нечто наподобие жилища мистера Уиллиса, только из гранита, или скромный каменный коттедж у моря, с высоким крыльцом и садом, в котором будет расти пальма. Герани в глиняных горшках… все крыльцо будет утопать в геранях. Она заведет кошек и собак. Внутри будет кухонная плита, такая, как у мистера Уиллиса, и можно будет готовить еду.
Но все это дело будущего. А что сейчас? Граммофон ей обеспечен, но найдутся ведь и другие заветные желания. Поразмыслив, она решила, что, может быть, сделает стрижку «под пажа», как у Джинджер Роджерс. И купит зеленые гольфы, чтобы носить их в школе вместо коричневых фильдекосовых чулок, не пропускающих воздуха. Когда-нибудь она зайдет в «Медуэйз» и купит себе гольфы. На свои собственные деньги.
Насмотревшись на гавань и на корабли, Джудит продолжала идти вдоль берега, затем мимо уличного плавательного бассейна, пока не вышла на набережную. Там имелись беседки, где можно было укрыться от ветра и покормить ненасытных чаек хлебными корками, а по другую сторону дороги высились белые, словно свадебные торты, отели, глядевшие на море пустыми глазницами окон. Она облокотилась на затейливо сплетенную решетку железной ограды и глянула вниз, на каменистый пляж и спокойное, как запруда у мельницы, море. Крошечные волны набегали на усыпанный галькой берег, дробились и откатывались назад, стараясь утащить за собой шебаршащую гальку. Место наводило уныние своей серостью, не было в нем ни величественности пенмарронского пляжа, ни прелести крошечной бухты в Нанчерроу. Зато море было неизменным, словно верный друг, на которого можно положиться, зная, что он никогда не подведет. Море придало ей сил, и она попыталась навести порядок в своих мыслях, где все смешалось в этот полный знаменательных событий день.
«Право быть самою собой, человеком, личностью». Это сказала мисс Катто, магистр искусств, выпускница Кембриджа, уверенная в себе, самостоятельная, независимая женщина. Не исключено, что и Джудит станет такой же, как мисс Катто, с блеском окончит университет, получит степень бакалавра или даже диплом с отличием и сделается директрисой. Но вообще-то, ей не хотелось быть директрисой. И замуж тоже не хотелось.
«Когда ты выйдешь замуж, ты ничем не будешь обязана своему мужу». Так сказал мистер Бейнс, который, по всей видимости, хорошо разбирается в этих вещах. Но в данный момент Джудит не была склонна размышлять о замужестве. Она подозревала, что оно включает в себя вещи, происходящие «в постели», и воспоминание о пронырливых руках Билли Фосетта, несмотря на саркастические комментарии мисс Катто, явившиеся для Джудит откровением, было еще слишком живым и отвращало ее от мысли о любом физическом контакте с мужчинами. Конечно, если уж выходишь замуж, то это непременно должен быть человек совершенно особенный, и тем не менее все эти дела, таинственные и непостижимые, не сулили для нее ничего приятного.
Может быть, она вообще не выйдет замуж; впрочем, это было проблемой отдаленного будущего, и не имело смысла беспокоиться об этом сейчас. Пока же ей следовало сосредоточиться на том, что ждет ее в ближайшее время. Пасхальные каникулы в Нанчерроу, потом назад в «Святую Урсулу»; четыре года школы, а затем, если удастся, морское путешествие в Сингапур. Встреча с семьей, с мамой, папой и Джесс, и опять – ослепительное и прекрасное восточное солнце, уличные запахи, ночные ароматы и темный бархат небес, усыпанный, как дно шкатулки, алмазами звезд. Потом она, возможно, вернется в Англию. Поступит в Оксфорд или Кембридж. Джудит поймала себя на том, что зевает. Ее фантазия иссякла.
Она почувствовала изнеможение. Устала быть взрослой и раздумывать над поступками и проблемами взрослых! Ей захотелось к Лавди – шептаться и смеяться вдвоем, строить планы на предстоящие каникулы в Нанчерроу. К тому же она проголодалась и весьма обрадовалась, когда у нее за спиной возвышающиеся над всем городом часы на здании банка пробили четыре. Пора возвращаться в школу, если она хочет поспеть к полднику. Чай, хлеб с маслом, а если повезет, то еще джем и сытный кекс. Чай в компании с Лавди вдруг представился ей верхом блаженства. Она повернулась спиной к морю, перешла через дорогу и быстрым шагом пустилась в обратный путь.
Больше всего на свете Диана Кэри-Льюис ненавидела писать письма. Даже нацарапать после званого ужина или проведенных в гостях выходных открытку с выражением благодарности за гостеприимство было для нее тягостной обязанностью, выполнение которой она оттягивала так долго, как только могла. Она не представляла себе повседневного существования без телефона – этого восхитительного изобретения. Однако Эдгар настаивал, чтобы она написала матери Джудит, Молли Данбар.
