После смерти Алекса мы виделись редко.
Нам словно было больно видеть друг друга, и эти встречи наверняка лишь усилили бы боль потери. Но время от времени Алик сам звонил мне, спрашивал, как я, не надо ли мне чего, приглашал поужинать с ним в Москву, и, когда мы встречались, наши ужины напоминали тихие поминки по близкому человеку.
На этот раз мы договорились встретиться у него дома.
Алик сообщил по телефону, что прямо сейчас будет заваривать чай, я же, выехав из дома, по дороге купила пирожные (любимые Аликом эклеры).
Да, мы редко с ним виделись, но я почему-то всегда знала, что если мне нужно будет получить дельный совет или просто понадобится поддержка, то я всегда смогу к нему обратиться. Ведь Алик был самым близким другом моего мужа и знал его много лет, а это означало, что и мысли его могли быть созвучны мыслям Алекса.
Конечно, это было заблуждением, но как приятно иногда заблудиться в собственных мыслях и предположениях, если это могло принести облегчение.
Паркет в большой комнате, той самой, где они годами встречались, чтобы поиграть в преферанс, а заодно и поспорить, подискутировать на свои интеллектуальные темы, был выщерблен.
Конечно, таким людям, настоящим ученым, одержимым своими идеями, не до паркета. И не до занавесок, которые за долгие годы из белых превращаются почти в коричневые.
У Алика никогда не было жены, те же девушки, которые время от времени ночевали у него, не брали на себя труд хоть как-то помочь ему по хозяйству.
Алекс рассказывал даже, как собственными глазами видел, как одна поэтесса, находясь у него в гостях и сидя на подлокотнике его кресла, стряхивала пепел своей сигареты прямо на пол, туда же выливала и остатки заварки из стакана…
— Хочешь, я помогу тебе с ремонтом, мебелью, занавесками? — спросила я, выкладывая покрытые густой шоколадной глазурью эклеры из пластиковой коробки на блюдо.
Стол был уже накрыт, Алику оставалось только разложить салфетки.
Он был рад моему приходу, глаза его блестели, он улыбался.
Старинный пыльный абажур над нашими головами придавал всему, что стояло на столе, теплый розовый оттенок. У меня просто руки чесались снять уже этот абажур и выбросить, заменить его на более современный и стильный светильник.
— Ты не представляешь себе, как я рад твоему звонку и приходу! — Алик смотрел на меня восторженным, радостным взглядом. — Надеюсь, ты пришла просто так, у тебя ничего не случилось?
— Гольдман сделал предложение, хотел подарить мне кольцо, но я отказалась.
— Снова?
— Но теперь он разведен. Алик, как ты думаешь, зачем я ему?
— А ты уже и не веришь в любовь?
— Но Миша не способен на это чувство. У него вообще нет чувств. Разве что ощущения самца… Уж извини. Никак не могу от него избавиться. Ты знаешь, все эти годы он постоянно звонит мне, приезжает, привозит деньги, продукты, лекарства…
— Думаешь, вину свою заглаживает? Ты по-прежнему подозреваешь его в убийстве Алекса?
— Да я уже и не знаю… Просто он ведет себя неестественно. Он никогда не был ни моим другом, ни другом Алекса…
— А я предполагал, что между вами что-то было… ну, до Алекса…
— Никогда и ничего. Это тебе Алекс сказал?
— Что ты, он о тебе вообще никогда и ничего не рассказывал, — с грустью произнес Алик.
Встреча грозила перейти в поминки. По щекам моим потекли слезы. Это происходило всегда, когда я словно видела Алекса перед собой.
Образы, рождающиеся в моем сознании, были подчас такими явственными, яркими, что казались реальными!
— Он дал мне на раздумье месяц, это я про Гольдмана. Ты можешь мне пообещать, что если он от меня не отстанет, то ты сам с ним поговоришь, а?
— Поговорю. Хотя, с такими грубыми мужиками трудно оставаться вежливым, ты разрешаешь мне материться?
— Разрешаю. Алик, скажи, кто мне присылает деньги?
— Ты уже спрашивала меня об этом. Не знаю, но предполагаю, что это те люди, которые делают миллионы на разработках Алекса. И это явно не в России. Думаю, эти аппараты производят в Германии.
— Алекс не доверял даже тебе?
— Почему, доверял. Вот я и говорю тебе — наверняка деньги поступают из Германии, где проживает один человек, с которым твой муж незадолго до своей смерти много раз встречался. Один довольно известный профессор, тоже физик… Очень симпатичный мужик, у него жена умерла от рака, поэтому он решил всю оставшуюся жизнь положить на то, чтобы помогать остальным больным. Так что можешь быть спокойна. Все нормально. Копи деньги, вкладывай в недвижимость, чтобы обеспечить себя на старости лет.
— Не знаю, надо ли говорить, что эти деньги не приносят мне радости. Да мне вообще ничего не приносит радости. И я не знаю, как мне жить дальше. Из меня словно душу вынули.
— Понимаю… Мне тоже не хватает Алекса.
Раньше при разговорах он всегда искренне возмущался тем, как отвратительно велось следствие, что не было опрошено ни одного свидетеля, да что там — Алекса вообще не искали!
Сделали вывод, что он мертв, лишь основываясь на наличие кроссовок со следами его крови. Трассологическая экспертиза показала, что он действительно мог быть сбит машиной, едущей на огромной скорости. И что тело было просто выбито из обуви. Но ни тела не нашли, ни машины со следами удара на капоте. Ничего.
Но это раньше Алик был таким эмоциональным и готов был выложить круглую сумму частному детективу, чтобы все-таки найти если не убийцу-водителя, то хотя бы тело друга.
Сейчас же он как-то попритих, понял, видимо, что бесполезно бороться в одиночку с ветряными мельницами.
— Как тебе эклеры?
— Очень вкусные, — Алик отправил в рот набитый кремом кусочек пирожного. — Спасибо! Мне вечно некогда зайти и купить продукты. Не говоря уже о таких вкусностях… Если откроешь мой холодильник, увидишь там мышь…
— …Она повесилась, я угадала?
Алик рассмеялся.
— Скажи, Алик, Алекс мог меня бросить? Вот просто взять и сбежать от меня, пока я спала?
— Исключено, — он ответил сразу, быстро, даже не дав мне договорить, словно заранее знал, о чем я его спрошу. — Алекс так любил тебя! С какой стати ему тебя бросать? Да полный бред! А почему ты спрашиваешь?
— Да потому что тела не нашли… И Гольдман сегодня говорил про это.
— Ты гони его, если он снова придет. Вот просто смело гони, и все.
— Странно все это… Зачем Мише этот брак? Зачем я ему вообще?
— Знаешь, если исключить такое понятие, как любовь, то им движет чувство собственника. Он хочет, чтобы ты принадлежала только ему. Как вещь. Думаю, он хочет сам себе доказать, что не хуже Алекса. Вполне допускаю, что причиной этого его нездорового увлечения и желания обладать тобой является тот факт, что Алекс появился в твоей жизни как раз в тот момент, когда Михаил считал тебя почти своей. Он же оказывал тебе знаки внимания и все такое?
