За полвека науки о глиптике стало известно происхождение множества образов и сюжетов. Оказалось, что борьба с животными известна еще со времени печатей эпохи Убейда. Вначале изображалась защита домашних животных от хищников. Затем сюжет модифицировался в борьбу двух героев с дикими животными. Было установлено, что облик первого героя, отождествляемого с Бильгамесом, варьировался от эпохи к эпохе. Из его постоянных черт можно назвать разве что бороду. В остальном он мог быть как одетым в тунику, так и обнаженным; как изображенным в профиль, так и повернутым анфас; как носящим тиару, так и с непокрытой головой. Бородатый герой имел множество различных функций: защищал домашних животных; сражался со львом, человекобыком и быком с человеческой головой, а также с нагим человекообразным существом; нагибал дерево в присутствии женского божества. Второй герой изображается обнаженным и в фас, его связывают с Энкиду. Он может быть как бородатым, так и безбородым, как с локонами, так и с повязкой на голове. Иногда он изображается с рогами и хвостом, что намекает на его дикарство и частичную человекообразность. Он помогает первому герою и ничем не отличается от него по строению лица. Видно, что они максимально близки друг другу и заняты одним делом. Правда, когда бородатый нагибает дерево, безбородый просто стоит подле него.
Можем ли мы считать, что на печатях действительно изображены Бильгамес и Энкиду? С одной стороны, можем, поскольку сопоставление литературных сюжетов с сюжетами печати (убиение двумя героями одного пленника, битва с быком и нагибание дерева) приводит именно к такому выводу. С другой стороны, мы не имеем прямого указания на это от жителей древней Месопотамии. Но если абстрагироваться от имен и сюжетов и просто рассмотреть детали изображений, то мы поймем, что перед нами если не архетипические, то самые что ни на есть типичные ситуации и люди этого региона в эту эпоху.
Итак, что же мы видим? Прежде всего двоих человек. Борода и одеяние, а иногда и тиара первого показывают его высокий общественный статус. Борода — признак мудрости, льняная туника или шерстяная юбка говорят о власти и богатстве, тиара указывает на положение правителя. Второй человек обнажен — признак бедности и низкого положения. У него нет бороды — следовательно, он небольшого ума. Если бы он изображался без бороды и наголо бритым — можно было бы считать его жрецом, но волосы на голове не дают возможности для такого предположения. Он изображается напротив первого, зеркально отражает его — значит, он его слуга, а вернее всего, его раб. Если раб, то заведомо ниже господина, полуживотное — отсюда рога и хвост на некоторых печатях. Неясно пока, почему бородатый герой чаще изображается в профиль, а безбородый — анфас. Возможно, здесь тоже указание на неравенство статусов. Впрочем, и это правило нарушается рядом печатей, когда оба героя стоят в профиль.
С кем сражаются герои? С теми крупными животными, победить которых было бы честью для любого правителя Месопотамии. Никто из шумеров, вавилонян и ассирийцев не похвалялся победами над змеями или скорпионами (за исключением эпизода с убийством змеи в песни о дереве хулуппу). Но завалить огромного дикого быка или натянуть на себя шкуру льва считалось истинным подвигом. Стало быть, нет ничего удивительного в том, что господин и его раб охотятся на этих животных. Сюжет об убиении нагого пленника точно так же естествен для жизни того времени, поскольку во время регулярных походов в горы жителям Месопотамии доводилось во множестве брать в плен и убивать своих противников из числа диких горных племен. То же самое с нагибанием дерева: в тех же горах шумерское войско добывало много стволов ценных пород дерева, тем самым обеспечивая своих жрецов новыми храмами.
Искусство Месопотамии дает нам понять, что в сюжетах глиптики, связанных с двумя героями, нет ничего фантастического. На печатях изображаются стандартные типажи в стандартных ситуациях. И здесь самое время вернуться к поставленному вопросу: являются ли двое героев изображениями Бильгамеса и Энкиду? Ответ на этот вопрос может быть парадоксальным: напротив, исторические Бильгамес и Энкиду были подверстаны под известные со времен Убейда изображения мужчин, сражающихся с хищниками. Реально существовавший эн Унуга и его гипотетически существовавший слуга Энкиду (а какой-нибудь слуга, пусть и с другим именем, у него был обязательно) стали одним из вариантов, а впоследствии — самым распространенным вариантом именования двоих героев, желающих покорить окружающий мир. Таким образом, становится понятно, что из пяти сказаний о Бильгамесе три — о Хуваве, Небесном Быке и дереве хулуппу — по своему сюжету являются доисторическими, восходящими к Убейду и Варке, и лишь слегка подновленными в эпоху III династии Ура, а два оставшихся — о победе над Кишем и о смерти — явно принадлежат шумерскому периоду истории Месопотамии.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГИЛЬГАМЕШ, ЦАРЬ УРУКА
Неужели я настоящий
И действительно смерть придет?
О. Мандельштам
Глава первая
ОТ БИЛЬГАМЕСА К ГИЛЬГАМЕШУ
После захвата Южной Месопотамии амореями в конце XXI — начале XX века до н. э. шумерский язык стал выходить из бытового употребления, но еще два тысячелетия изучался в школах, поскольку на нем продолжали создаваться религиозные тексты и он широко использовался в храмовых ритуалах. С течением времени пестрое население Шумера, состоявшее теперь из аккадцев, «приморцев»
[9], амореев, хурритов, выходцев из Элама, купцов из Дильмуна, постепенно перешло на старовавилонский диалект аккадского языка. Это означало неизбежное забвение многих старых богов, изменение произношения названий городов и многих имен собственных. Энлиль стал в это время Эллилем, Унуг превратился в Урук, а Бильгамес — в Гильгамеша. Имя героя по-прежнему писали с детерминативом «бог», но само написание имени состояло из знаков GIS.TUN3.BAR, что при буквальном чтении понималось как «дерево-топор-рубить». Возможно, имелся в виду главный подвиг урукского эна — рубка кедров в горах Хувавы. Ученые писцы, составлявшие двуязычные словари, пытались играть именем героя, называя его kalga-mes, «могучий юноша», но это было уже за гранью правил шумерской грамматики, которая требует, чтобы определение стояло после определяемого (правильно было бы mes-kalag). Поэтому игровые варианты не прижились. Энкиду и Хуваву тоже постигла перемена имен. Хувава шумерских текстов стал в аккадском языке Хумбабой, а имя Энкиду стали писать по-другому. Если раньше он был En-ki-du10, «Владыка благого места» или «Энки добр», то теперь стал Еп-ki-du3, что можно понять как «Энки создал» или «создание Энки». Причем имя Энкиду тоже начинают писать с детерминативом «бог», а это уже перемена смысловая, и в чем ее причина — скажем позже. Произошла и еще одна удивительная перемена: эна Унуга, которого в «Царских списках» Шумера не называют лугалем, в аккадских текстах стали устойчиво именовать царем (шарру).
Через 700 лет после смерти эна Бильгамеса в стране, постепенно забывающей его язык, начинает создаваться большое эпическое повествование о нем. Факт сам по себе удивительный. Кому и зачем через столько лет и в новой цивилизации понадобился образ урукского правителя? С какой целью начал создаваться текст и кто именно стал инициатором его создания?
