Странно, но это соображение успокоило Асенату, хотя мысль необязательно принадлежала ей самой.
На время забыв о гвардейце, Гиад повернулась к изолятору с необычным аватаром и увидела, что Анжелика уже стоит возле люка, повернувшись фарфоровым лицом к гостье.
– Знала, что я приду, верно? – пробормотала сестра.
Вчера Асенате не хватило решимости для разговора с узником, хотя она и понимала, что другого способа найти ответы просто нет. Вероятно, среди шести поддельных Воплощений только этот пленник оставался более-менее вменяемым.
Собравшись с духом, Гиад подошла к камере и положила ладонь на сенсорную пластину. Устройство мигнуло сердитым красным светом и прокаркало сигнал отказа.
– Отопри! – приказала сестра Анжелике.
Как и ожидала Асената, сервитор немедленно повиновался. Неудивительно, ведь именно этого и хотело существо – вернее, его тайный хозяин, поскольку Гиад не сомневалась, что чахлым разумом киборга управляет колдун в изоляторе.
Анжелика погладила замок рукой в перчатке, и тот отозвался одобрительным писком. Под приглушенный лязг внутренних запоров из люка выдвинулась круглая рукоять. Шепча обережные слова, Асената прокрутила ее, потянула дверь на себя и, боясь передумать, сразу же шагнула внутрь.
«Рука об руку мы прыгаем в грозную неизвестность!»
Гиад приготовилась ощутить ледяной смрад порчи и мурашки на коже, всегда появлявшиеся у нее в присутствии псайкеров, но ничего не почувствовала.
– Привет, – сказал ей колдун.
– Привет, – машинально ответила Асената.
Тристэсс будто сама забралась ей в руку. Ствол болтера смотрел на узника, который сидел, скрестив ноги, у дальней стены камеры.
– Я тебе не наврежу, – серьезно пообещал пленник, разглядывая Гиад.
Сестра видела перед собой мальчика лет восьми-девяти, но с совершенно седыми волосами. Они свисали на исхудалое лицо, четко выделяясь на фоне смуглой кожи.
– Это хорошо, – неуверенно произнесла Асената. – Я тоже не хочу причинять тебе вред.
Оружие, впрочем, она не опустила.
– Спасибо, здесь и так слишком много мучений. – Речь узника звучала неестественно, как будто он не привык говорить вслух.
– Палатина мучила тебя? – уточнила Гиад.
– Она плохо кормит меня. Иногда делает так, что становится темно или холодно. – Мальчик пожал плечами, и сестра заметила, как под его белой рубахой выпирают кости. – Но чаще всего она хочет, чтобы я рисовал.
– Да, я поняла.
Стены изолятора покрывали листы пергамента с изображениями, выполненными в аккуратных черных штрихах. Еще больше набросков лежало на полу, как и набор чернильниц, перьев и мерных инструментов. Предметом всех без исключения работ служило Кольцо Коронатус – вернее, его искусно вычерченные карты, украшенные портретами различных аватаров или самих Воплощений. Они кишели замысловатыми деталями, которые не просто приковывали к себе взгляд Асенаты, но волокли его от одного элемента к другому, словно намекая, что Гиад обретет некое прозрение, если только увидит общую картину.
– Не смотри, – предупредил узник.
«Смотри!»
Асената резко отвернулась от рисунков, которые встревожили ее сильнее, чем их создатель. При совмещении изысканного стиля изображений со священной тематикой необъяснимым образом возникало что-то порченое. Что-то плотоядное.
– У тебя есть дар, – выдавила сестра.
– Она тоже так говорит.
– Тебе не нравится рисовать?
– Не знаю. – Паренек нахмурился. – Тогда я начинаю видеть… разное. – Он понизил голос до шепота. – Думаю, что демонов.
Судя по тону, пленник не вполне понимал значение слова, но сознавал, что за ним скрыто нечто однозначно жуткое. Хотя Гиад помнила, что перед ней колдун, ей стало не по себе, когда она услышала, как столь юное создание произносит этот нечестивый термин.
Вдруг лицо мальчика просветлело.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Сестра Асената, – осторожно ответила женщина, недоумевая, почему узник не вытащил имя из ее мыслей.
– Здравствуй, сестра Асената, – церемонно сказал паренек. – Я – Афанасий.
– Благослови тебя Император, Афанасий, – так же официально отозвалась Гиад, осеняя его символом аквилы. К удивлению сестры, колдун не отдернулся от святого знамения. – Как давно ты здесь?
– Некоторое время. – Мальчик снова помрачнел. – С тех пор как пришли демоны.
Тристэсс дернулась в руке Асенаты.
– И где эти демоны, Афанасий?
– В схоле. – Узник опустил глаза. – Появились, когда он запустил машину.
– Кто?
Паренек промолчал.
– Афанасий, что случилось в схоле? Прошу тебя, мне важно знать. Я…
Мальчик резко склонил голову, словно прислушиваясь к чему-то.
– Тебе нужно уходить, сестра Асената. Она идет.
II
– Трон Святый… – выдохнул Иона, войдя в центральную ротонду библиотеки.
Задрав голову, Тайт рассмотрел тянущиеся ввысь галереи. Они поднимались вдоль стен гигантского помещения замкнутыми ярусами, уставленными стеллажами из темного дерева. На полках стояли тома, папки, инфопланшеты и более загадочные предметы, неизвестные страннику. Уровни соединялись мостиками с мраморным ограждением, образующими плотную сетку, за которой терялся далекий купол. Между ними скользили транспортные площадки, и тихое посвистывание поршней сливалось в почти неслышимое фоновое шипение. Повсюду виднелись мрачные образы Истерзанного Пророка, как вырезанные в стенных панелях, так и неопределенно взиравшие с гобеленов, что висели на выступах платформ.
В исполинском храме познания трудились многие десятки сестер-диалогус, носящих лазурные рясы Серебряной Свечи. Они или бродили среди шкафов, или сидели за столами на галереях, склонив головы над текстами. По лабиринту также сновали сотни молодых девушек в бело-голубых накидках мирского персонала, которые искали или возвращали книги для своих повелительниц, а между уровнями порхали сервочерепа, отделанные серебряными пластинами. На макушке каждого из них виднелась люмен-свеча, испускавшая холодное сияние.
«Огню здесь не место», – рассудил Иона, когда одна из небольших машин прожужжала мимо него, держа в клешнях-захватах кипу свитков.
– Я слышал, что у вас выдающаяся библиотека, – прошептал он провожатой. – Но не мог вообразить… такого.
Ничего выразительнее Тайт не придумал.
– Библиариум Профундис освятили в ходе Первого просвещения Витарна, – ответила сестра Хагалац. – Мы в старейшем здании города, которое уступает благодатью только кафедральному собору, Светильнику.
