– Мина-а-а-а-а! – заорал он.
Пока вокруг тараторила толпа заблудших отражений, Иона закрыл глаза, пытаясь думать. Столько возможных воплощений, так много разных путей, и все они привели сюда…
– Эмпратр тама! – говорит провожатый Тайта на скверном готике, указывая ему одну из хижин.
Как и все уродливые постройки в этом поселении на болоте, она кое-как сляпана из грязи и стволов грибковых деревьев. Лачуга больше похожа на холмик, чем на здание, но возвышается над остальными домами. Она вальяжно восседает среди менее важных строений, излучая превосходство над ними, подобно тому как ее обитатель – над туземцами, нарекшими его своим королем.
Обнаженные жители деревни стоят вокруг гостя и с отсутствующим видом пялятся на него. У них обвисшие лица, выпученные глаза, кривые ноги и истощенные тела с болезненно-бледной кожей, испещренной язвочками и грибковыми наростами. Они не соответствуют даже стандартам убогих аборигенов этого мира. Неизвестно, что подарил туземцам их скрытный монарх, но уж точно не здоровье или процветание. Никто из чудовищ, на которых Иона охотился в минувшие годы, не давал людям ничего похожего – или же взимал плату, что перечеркивала выгоду.
– Жди меня здесь, – приказывает Тайт провожатому и шлепает по топи к хижине болотного императора.
Над поселением висит гнилой смрад, худший из всех, что когда-либо вдыхал Иона. Впрочем, за девятнадцать месяцев в мерзких джунглях серо-зеленой планеты он привык к вони. Ловля выдалась особенно долгой и изнурительной – большую часть времени Тайт потратил на прочесывание спутанного клубка рек в сердце этого континента, – однако и книга, и его чутье настаивали, что охота слишком важна и бросать ее нельзя.
Пригнувшись, Иона раздвигает завесу из ползучих лоз и входит в почти полную тьму. Здесь, в замкнутом пространстве, запах настолько силен, что Тайт ощущает его на коже, как липкий туман. У дальней стены ворочается нечто влажное. Хотя Ионе ничего не видно, он представляет себе громадную мокрую тушу, которая валяется в собственных выделениях, будто разжиревшая личинка. Из мрака доносится протяжное булькающее дыхание.
– Ты… он? – спрашивает глубокий, липкий от слизи голос. Именно его Тайт слышал во снах. – Ты… Крушитель Зеркала?
– Да.
За последние годы Иону называли так несколько раз, причем только люди – или твари, – жаждавшие прикончить его. Тайт не знает, откуда так повелось, но уже понял, что прозвище сулит неприятности.
– Ждал… тебя… долго….
– А я долго искал, – отзывается Иона. – Ты здорово усложнил мне работу.
– Совсем… не я. Здесь все… сложно. – Несмотря на разложение существа, в его голосе звучат мягкие, слегка гнусавые нотки, нехарактерные для местных. Чем дольше говорит создание, тем отчетливее становится акцент, как будто «император» вспоминает его. – Скажи… какой год сейчас?
Тайт отвечает. Опускается долгое молчание, потом раздается слюнявый смешок.
– Да, заплутал я… похуже, чем думал, – размышляет вслух невидимый слизень. – Ты осторожнее, друг! Время тут… по-странному идет. Но, может, тебе уже… начхать на такое.
– Зачем я здесь? – холодно спрашивает Иона, теряя терпение. Его не интересует болтовня этого вырожденца, а уж «товарищеские советы» – и подавно. Все, что нужно Тайогу, – новое понимание, сокрытое в сущности монстра. Смысл и содержание, ради которых Иона выискивал его.
– Из-за колдовских снов, ага, – произносит император-слизняк. – Дофига их видел… как изменения начались. Видать, ты меня услышал. Уловил мой… зов.
– Скажи, что я не зря потратил время.
– По-любому нет. Я тут с другим сновидцем перетирал. Старый кореш… твой… Говорил мне, у тебя есть что-то… для него. Книга… верно? – В сумраке звучит влажный смешок. – Козел с серебряными глазами… сказал… что она почти закончится… когда ты тут разберешься со всем.
И это правда. В поганом мире-клоаке Тайта очень часто посещало вдохновение для работы над томом. Иона заполнил немало страниц, скитаясь по запутанному клубку джунглей в поисках склизкой твари, ибо там скрывалось больше искажений здравого смысла и реальности, чем скапливалось на большинстве планет за целые тысячелетия.
Но сейчас ничто не имеет значения, кроме внезапной вспышки ярости Тайта.
– Где он? – злобно шипит Иона, выхватывая из-за пояса верную «Элегию». Несмотря на темноту, зеркальная пуля в патроннике не пройдет мимо столь обширной цели.
– Вот… так бы сразу… друг! Есть послание… для тебя… не бесплатно.
– Какова цена?
– Только та… которую ты уже… предлагаешь. – Слизень вздыхает. – Хватит с меня! – Влажно свистят конечности, рассекая воздух. Очевидно, монстр жестикулирует. – Никак вот… не уйду. Все… пытаюсь… и все… возвращаюсь! Ниче не действует… но вон та штука… в твоей пушке… может, она сработает, ага.
– Ты хочешь, чтобы я убил тебя?
– Я передаю… что сказал Среброглазый… а ты… бьешь без промаха. По рукам… Крушитель Зеркала?
Когда Тайт покидает лачугу, у него остается только одна магическая пуля, но он доволен сделкой. Иона наконец узнал имя и место.
– Ольбер Ведас, – произносит он, пробуя истину на вкус. – Я вижу тебя.
– Как и я вижу тебя, Иона Тайт, – шепчет чей-то голос, дразня его через бесконечное множество возможных вселенных.
За словами следует нестройный перезвон, и небо вспыхивает сине-фиолетовым светом. Распространяясь, он поджигает заросли, превращая их в вопящее чернильное пекло.
Из сияния выходит женщина, тянущая руки к Ионе.
– Здесь наши пути расходятся, – говорит она.
– Асената…
– …постой! – крикнул Тайт, когда подруга толкнула его в уничтожающий свет.
Его слова хором повторили другие Ионы: все они переступили через порог одного и того же момента в двери разных уделов.
«Ты не прорвешься!» – попытался он предупредить сестру… снова?
Какая-то женщина в доспехах поймала Тайта, который вывалился из тускнеющего сияния, и помогла ему удержать равновесие. Заглянув в ее спокойные зеленые глаза, Иона вспомнил.
– Благодарю… сестра Женевьева… – прохрипел он. – Где?..
– Внутри Люкс-Новус, – сказала старшая целестинка Чиноа, встав рядом с безмолвной сестрой. – Вот только схола уже не та, что прежде.
Как только раздробленное восприятие Тайта восстановилось, он увидел, что группа стоит в просторном внутреннем дворе. Вдоль стен шли колоннады из столпов, представляющих собой статуи людей в рясах и с открытыми книгами в руках. Изваяния держали тома обложкой к себе, показывая зрителю высеченные на страницах руны. Вместо лица под капюшоном у каждого из каменных ученых находился единственный вертикальный глаз, вытянутый от макушки до подбородка. Их взгляды полнились скорее голодом, чем мудростью.
