— Но твой дом здесь.
О, понятно: мама Дани не привыкла жить в одиночестве, ей нужно окружение, уважение, поклонение. Ирина постаралась мягко разъяснить ей:
— Это не мой дом. И никогда он не был моим.
— Но ты жена моего сына, он любил тебя…
Батюшки светы, она ехала из дурдома и ни черта не слышала, что говорила нелюбимая невестка! Может, зря забрали ее из психушки, вдруг она опасна для общества? Значит, нужно в лоб говорить:
— Ваш сын стрелял в меня, он подменил меня другой женщиной, потом похоронил вторую Ирму с вашим племянником на кладбище. А спас тот, кто вытащил вас из дурдома, привез сюда и ждет меня в машине. Он мне нравится, с ним хорошо. Боюсь произносить слово «люблю», это понятие обрастает большим чувством не сразу, как теперь мне представляется, а с течением времени, которое двое проводят вместе. Так было с моими родителями. Но Гоша мне очень нравится, он умный, чуткий, надежный… Не знаю, как с ним сложится, позовет замуж — пойду, не позовет — переживу, одна я не боюсь теперь остаться, но ребенок у меня обязательно будет, надеюсь, не один. Я поищу документы…
Она прошла в кабинет, копалась долго, нашла водительское удостоверение и все, потом, идя к выходу, бросила свекрови мимоходом:
— Прощайте.
Мама Дани, глотая слезы, села в кресло и проговорила:
— Я всегда знала: она чужая нам. Чужая. Бросила Даню, когда он попал в беду, наплела тут… сказок! Ничего, сынок, у тебя есть мама, она не бросит.
Разумеется, Ирина не слышала материнского монолога, пронизанного обидой, а села в машину и показала Георгию:
— Вот все, что осталось от Ирмы Шубиной. Не успели сдать. Сколько теперь придется мотаться, чтобы восстановить документы.
— Стива обещает помочь.
— Поехали домой? Я скучаю по деду, работе, нашему селу. Надеюсь, к этому дому я даже случайно больше никогда не заверну.
Он развернул автомобиль и выехал на дорогу, ведущую на выезд из города. Это была самая легкая дорога, потому что все плохое оставалось позади, как оторвавшийся шлейф чего-то абсолютно ненужного.
