— Вам, сударыня, надо отдохнуть, — спохватился Яков — После всего, что случилось с вами вчера…
"А что, собственно, со мной случилось?"
— Я постелю вам в гостевой спальне, — предложила Трута.
— А где будет ночевать Яков?
Отчего она спросила об этом? Какое ей дело, где он будет спать? Бог весть, но факт, что спросила.
— Я полагаю, у себя дома… — смутилась сестра Якова.
— У вас маленький дом, господин Свев? — повернулась Альв к Якову.
— Да, нет, — пожал он плечами. — Не меньше этого, но я же говорил вам, Альв, это может повредить вашей репутации…
— Но ведь она моя, — вполне резонно, как ей показалось, возразила Альв. — Репутация принадлежит мне, мне и решать.
— Что ж, — пожал плечами Яков, — если так, поехали…
И они вышли из дома Норнов в холодную знобкую ночь, и Альв представила, как лежит на снегу в одном платье и шелковых чулках…
— Отчего они умерли? — спросила она, когда они с Яковом оказались в его самодвижущейся повозке.
— Кто? — нахмурился он.
— Вчера ко мне заходил ваш человек… — объяснила Альв. — Адъюнкт Суржин. Он рассказал, как меня нашли в том лесу. Показал… фотографии… тех… других. Я никого не вспомнила, но я так и не поняла, от чего они умерли? Замерзли насмерть?
Это был важный вопрос, сущностный. Важнее даже вопроса о том, кем они были, эти люди.
— Не знаю, — покачал головой Яков. — Никто не знает. Но не думаю, что они замерзли. Вы, Альв, тоже не выглядели замёрзшей, хотя и выглядели…
— Мертвой, — подсказала она, почувствовав, что он стесняется произнести это слово вслух.
— Да, — кивнул, тогда, Свев, — по всем признакам вы были мертвы. Ни пульса, ни дыхания… а потом, взяли и ожили, и этого тоже никто не может объяснить.
Он явно чего-то не договаривал. Не врал, не обманывал, но скрывал. И она его об этом спросила, решив, что правда — лучшая политика:
— О чем еще вы умолчали?
— Умолчал?
За окнами повозки было темно, но Альв угадывала деревья и скованное льдом зеркало озера. Сильные фонари, установленные на самодвижущейся повозке, освещали только дорогу, вернее небольшой ее отрезок, лежавший сразу перед ними, и получалось, что "машина" движется из ниоткуда в никуда. Из тьмы во тьму. Из неизвестного прошлого в неизвестное будущее.
— Вчера в больнице вы выглядели ужасно, — признался после секундного колебания Яков Свев. — Вы, госпожа Ринхольф, были болезненно бледны, осунулись, утратили присущий вам блеск…
— Блеск? — переспросила Альв, на самом деле представлявшая, куда может завести их обоих этот разговор.
— Вы ведь красавица, сударыня, — усмехнулся собеседник, возможно, уловивший подтекст вопроса. — Полагаю, об этом вы не забыли.
— Вы правы, — согласилась Альв. — Есть, мне кажется, женщины намного красивее меня. Ваша подруга Варвара, например. Но я тоже хороша собой. Это бесспорно. Так что вас беспокоит?
— Когда я увидел вас впервые, — начал объяснять Свев, — вчера утром, лежащую навзничь на снегу…
"Лежащая навзничь? Мило… Я могла бы…" — она даже представила себе, что именно могла бы сделать, но Яков Свев между тем продолжал:
— Вы были очень красивы, госпожа Ринхольф, хотя и показались мне неживой. А вечером вы были уже другой, и в этом, казалось бы, нет ничего необычного. Пережитое, даже если вы о нем не помните, могло оставить свой след в вашей душе. Могли быть и иные причины. Но сегодня утром вы снова были полны сил и жизни. Никакой бледности, никаких признаков слабости или болезни. Напротив, мне показалось, что вы поправились на пару килограмм… Ваша кожа приобрела несколько иной оттенок. Я бы сказал, золотисто-розовый. В наших краях такой цвет кожи редок, но в Италии или на юге Франкии он встречается часто и хорошо сочетается с черными волосами. Но изменился не только цвет вашей кожи, ваши глаза, Альв, еще накануне прозрачно-голубые стали темно-синими.
Что-то ворохнулось в ее памяти. Что-то знакомое, но ускользающее. Что-то, связанное с изменением цвета кожи и глаз и, кажется, даже волос… Но что именно? Что-то, что она знала, но забыла, хотя это знание, наверняка, могло ей пригодиться.
— Интересно, — сказала Альв вслух. — Жаль только, что сама я себя не видела. Очень жаль. Но, увы, господин Свев, мне это ни о чем не говорит.
* * *
Свевская заимка была построена в том же стиле и в то же время, что и дом Норнов. И следует отметить, обе мызы строились с расчетом на большие семьи. При деде Якова — Аскольде — так, собственно, все и обстояло. В доме жили дед и бабка, мать деда, — прабабка Пелагея, незамужняя дедова сестра Ксения, и девять детей, не считая нескольких дальних родственников со стороны бабки. Но уже у отца Якова было только двое детей, не принимая в расчет тот факт, что Яков, на самом деле, не родной, а приемный. И вот родители умерли, а Трута вышла замуж, и Яков, остался в своем пустом замке один.
— У вас красивый дом! — сказала Альв после короткой экскурсии по второму этажу, которую, как радушный хозяин провел для нее Яков. — Кто собирал эти картины?
Картины — все, как одна, пейзажи заснеженных лесов и скал, — висели на лестнице и в коридоре второго этажа.
— Моя бабушка, — ответил на вопрос Яков, который помнил эту женщину, хотя и застал ее уже сильно сдавшей из-за терзавших ее в старости недугов. — Она любила живопись, разбиралась в ней, но еще больше она любила север. Она происходила из старой поморской семьи… Впрочем… — покачал он головой, сообразив, что Альв не знает, кто такие поморы, и про новгородский север, и про северные леса. — Извините, сударыня, вы ведь всех эти тонкостей не знаете.
— Или не знаю, или забыла, — улыбнулась Альв, которую подобные разговоры, судя по всему, не расстраивали и не раздражали. Они ее, вообще, похоже, не трогали, оставляя абсолютно равнодушной. Вода, стекающая по стали…
Это было более чем неправильно. Поведение этой молодой женщины выглядело дико, но таким, собственно, и было.
— Где находится ваша спальня, Яков? — неожиданно сменила тему женщина.
— Это так важно? — поднял бровь Яков.
— Нет, просто любопытно, как выглядит ваша комната. Но я не настаиваю… Где буду спать я?
— Вот здесь, — Яков открыл дверь и включил в комнате свет.
На самом деле, это была не только самая хорошая гостевая спальня, но и самая обжитая и теплая комната в доме, не считая его собственной спальни. Обжитой она была, потому что в ней изредка ночевали приезжавшие навестить Якова друзья и родственники, а теплой — потому что вдоль одной из ее стен проходил дымоход большого камина, находившегося в гостиной на первом этаже. Яков разжигал там огонь практически каждый день, собирался разжечь и сегодня. Ну, и печь, разумеется, общая для этой и смежной с ней комнаты, по случаю служившей Якову спальней. Ее он тоже растапливал каждый день. Так что комната, предназначенная для Альв, была теплой по определению. Просто потому что Яков постоянно жил в этом доме.
