Во время релаксации мы потратили больше времени, чем обычно, прежде чем она смогла полностью расслабиться, поскольку ее напряжение было связано с ее отчаянным желанием во что бы то ни стало отыскать причину своей проблемы и ее крайним беспокойством, сможет ли она сделать это. Мы мысленно представили себе Треугольник и попросили, чтобы нам было показано то, что ей необходимо было знать, пережить или увидеть и что помогло бы ей избавиться от чувства самоуничижения и ненависти к себе. После этого я дала ей установку представить в своем воображении дорогу, простирающуюся перед ней, и начать идти по ней, внимательно рассматривая все, что попадается ей на пути, и наблюдая, куда приведет ее эта дорога. Спустя некоторое время она охнула от изумления и на прерывистом дыхании сообщила, что она увидела дом, который она узнала, в котором она жила, когда была совсем маленькой, и о котором совершенно позабыла, хотя теперь она отчетливо вспомнила, что увидев однажды фотографию этого дома в старом семейном альбоме, она спросила, чей это дом. Я посоветовала ей подойти поближе к этому дому и войти в него через главную дверь, как будто сама она была невидимой, но в то же время могла видеть всех и все, что происходило в этом доме. Она была в крайней нерешительности, и это навело меня на мысль, что по всей вероятности мы были близки к открытию того, что явилось причиной ее проблемы и произошло именно в этом доме, и в таком случае нам уже больше не понадобится проделывать путь обратно во времени в поиске ключа к разгадке проблемы. Поэтому при помощи самых разнообразных вопросов, таких, например, как: «Кого вы видите в доме?» — я осторожно, но настойчиво продолжала выпытывать у нее то, что ей удавалось увидеть, и просила ее сообщать мне все до мельчайших подробностей, независимо от того, важным ей это казалось или нет, объяснив ей, что даже самые незначительные и на первый взгляд мелкие эпизоды из жизни ребенка порой могут стать причиной серьезных проблем, так как в детском, воображении они могут быть преувеличены до невероятно огромных размеров и непомерной важности.
Такое объяснение наряду с моей участливой поддержкой, казалось, успокоили ее, и она начала описывать некоторые предметы, которые она смогла зафиксировать в различных комнатах. Через некоторое время она замолчала, и ее молчание длилось дольше обычного. Я получила от Высшего «Я», импульс не нарушать это молчание, а послать просьбу к ее Высшему «Я» помочь ей вскрыть то, что было глубоко захоронено в этом моменте. Вдруг душераздирающее рыдание вырвалось из ее груди, и она вскрикнула: «О, нет! Нет! Только не это!!!»
Я постаралась убедить ее, что теперь делом первостепенной важности было освободиться от всего того, что она видела и что вызывало в ней такое сильное страдание и резкую душевную боль, и что я присутствовала здесь не как судья, а лишь для того, чтобы помочь ей. В конце концов, сквозь всхлипывания и рыдания, ей удалось выдавить из себя то, что она увидела, и она смогла рассказать мне по частям общую картину, которая заключалась в том, что ее отец имел сексуальные притязания по отношению к ней, когда она была такой маленькой, что даже не могла полностью осознавать, что происходит.
В то же самое время она была до смерти запугана его угрозами ужасных последствий в том случае, если она хоть когда-нибудь посмеет рассказать кому бы то ни было об этом, и именно благодаря этому она поняла, несмотря на свой крайне юный возраст, что во всем этом скрывалось какое-то зло. Она смогла также вспомнить, что ее отец постоянно отзывался о ней, как о «дрянной и испорченной девчонке», при этом она прекрасно понимала, что он делал это для того, чтобы замаскировать свою собственную вину. Судя по всему, ее мать знала об этой связи, но настолько боялась своего мужа, который по натуре был вспыльчивым и жестоким человеком, что ей проще было закрыть на это глаза, чем открыто выяснять, что происходит. Она также в раздражении называла свою дочь «дрянной девчонкой», изливая на нее таким образом всю свою злобу, которая была вызвана ее ревностью в связи с тем, что муж пренебрегал ею и все его внимание было направлено к дочери. Этот несчастный ребенок не находил ни малейшей поддержки, ни элементарного чувства родительской любви и заботы ни у того, ни у другого родителя, и было неудивительно, что она чувствовала себя такой ущербной и нелюбимой. Она отчаянно искала любви везде, где только могла найти ее, но преимущественно в самых унизительных для себя ситуациях, приносящих боль и страдание, так как именно такой была ее первоначальная схема сексуальной жизни. Она чувствовала себя совершенно ничтожным и недостойным существом, и поскольку родители запрограммировали ее на такую самооценку, считала, что ей доступен исключительно негативный опыт и чего-то большего она просто недостойна.
В довершение к этому она также страдала от чувства вины из-за половой связи с отцом, так как впоследствии догадалась о том, что это было извращенное проявление сексуальности, известное как кровосмешение, но полностью подавила в себе это тягостное открытие, вытеснив его из своего сознания. Она наказывала себя за это, постоянно унижая себя самыми различными способами, и это было ее платой за детский проступок.
Как только она немного успокоилась, я предложила ей, чтобы она внимательно взглянула на эту маленькую девочку, которая все еще продолжала жить и страдать внутри нее, но с тех самых пор застряла в этом детском возрасте, вновь и вновь переживая свои старые чувства вины и стыда. Я спросила, не хочет ли она взять ее на руки, успокоить и дать ей ту любовь, которую она так страстно желала получить и которой ей так остро не хватало. Это вызвало у нее новый приступ рыданий, и сквозь слезы она сказала: «Да, да, больше всего на свете я хотела бы сделать это!» Затем, забыв обо всем на свете, она буквально погрузилась с головой в эту внутреннюю работу, представляя себе, как она купает эту девочку, причесывает ее, растирает ее тело ароматными исцеляющими маслами, нежно и ласково утешает ее, как своего родного горячо любимого ребенка.
Затем я предложила ей спеть этой маленькой девочке колыбельную, чтобы она спокойно уснула, что она тут же принялась делать. Было совершенно очевидно, что она не знала, что бы ей еще предпринять теперь, когда представилась возможность взять на себя ответственность за этого ребенка. Как только она сообщила мне, что девочка крепко уснула, я спросила ее, не хочет ли она поговорить с ней, пока она спит, и постараться убедить ее в том, что все эти безобразные и тягостные события прошлого были просто страшным сном или ночным кошмаром, и что когда она проснется, каждый эпизод, каждая часть этой истории — все будет забыто. Она с готовностью последовала моему совету и стала разговаривать с девочкой так, будто бы она на самом деле находилась рядом с ней, во плоти и крови. Потом я предложила ей призвать свое Высшее «Я», попросив его явиться ей в форме какого- нибудь символа или в человеческом образе, чтобы исцелить ребенка, пока он спал.
Она вовсе не была уверена в том, что сможет сделать это, и сказала, что попробует, как вдруг, к ее удивлению, в ее внутренней сцене появилась фигура Христа. Его одеяние, как это нередко случается, имело красивый глубокий небесно-голубой оттенок — обычный цвет одежд Матери Марии. Я попросила ее поинтересоваться, почему это так, и она ответила голосом, полным восторженного благоговения: «О, это Отец в одеянии Матери, и оба они едины в одном существе». Такое внутреннее откровение ввергло ее в сильное эмоциональное состояние, снова вызвав в ней целый поток слез, но на этот раз это не были слезы боли и отчаяния, это были слезы радости и огромного облегчения от того, что она открыла для себя новую мать и нового отца, единых друг в друге и единых с ней.
