Т.М. Поп-артовец вычленил особый способ видеть мир вокруг нас; по-моему, поп-артовец ничем не отличается от человека, который рисует лесной пейзаж, каким-то загадочным образом вычленяя кусок из всей природы.
Р.Х. Вам не кажется, что это что-то вроде высказывания, то, что мы хотим сказать о нашем нынешнем образе жизни?
Т.М. Да, безусловно.
Р.Х. И поп-арт выступает с такими высказываниями?
Т.М. Да, еще как.
Р.Х. Он высказывается, исходя из неких ценностей? Хочет сказать что-то типа: «Вот что мы получаем – суп Campbell’s вместо образа истины или красоты»? Либо он хочет сказать, что суп Campbell’s содержит в себе образ истины и красоты?
Э.У. и Т.М. То и другое сразу, да, то и другое сразу.
Р.Х. Значит, вы не считаете, что это высказывание – упрек?
Т.М. (Со смехом.) Иногда считаю.
Р.Х. Энди, вам нравятся вещи, которые вы рисуете?
Э.У. Да, нравятся.
Р.Х. Другими словами, есть причина, по которой к супу Campbell’s, например, вас тянуло больше, чем к какому-то другому артефакту.
Э.У. Ну так я же питался супом Campbell’s вообще-то, я двадцать лет обедал супом и сэндвичем.
Р.Х. Понятно.
Т.М. Да, видите ли, он переполнен этим супом, и суп должен был вырваться наружу в каком-то эстетическом, или интеллектуальном, или изысканном, или сатирическом направлении, типа как Энди написал Элизабет Тейлор и Элвиса Пресли. Очевидно, то, с чем он работает, – самые…
Э.У. Стоп, но ведь…
Т.М. …самые что ни на есть поп-вещи изо всех поп-вещей страны.
Э.У. Но я теперь работаю над смертью. И это не сатира.
Т.М. Да, но то, как ты над ней работаешь, – это ее самая стереотипная, самая что ни на есть поп-форма, серьезно.
Э.У. А-а…
Р.Х. Мы разболтаем ваш секрет, если зададим вам еще один вопрос?
Э.У. Нет.
Р.Х. Вы говорите, что работаете над смертью.
Э.У. Ага.
Р.Х. Каким образом?
Э.У. Ну-у… просто люди, которые выпрыгивают из окон и падают на землю, и гибнут, когда попадают под машины, и принимают яд, и… э-э-э… вот и все.
Р.Х. Это разные люди, либо?..
Э.У. Нет, просто фотографии из газет, и электрические стулья, и…
Т.М. Катафалки.
Э.У. И катафалки.
Т.М. Огромные горы цветов…
Э.У. Да, цветы.
Т.М. …могилы из цветочных магазинов.
Р.Х. Люди подходят к вам, чтобы поговорить о вашем творчестве?
Э.У. Нет.
Р.Х. Не подходят?
Э.У. Ммммм.
Р.Х. Почему?
Э.У. Не знаю.
Т.М. Все и так налицо, тут говорить не о чем.
Э.У. Ну да. На самом деле это ничто, поэтому оно никому ничего не говорит.
Р.Х. Когда вы завершаете работы для выставки, например выставки Элвиса Пресли, это занимает, по вашим словам, примерно час, но я предполагаю, что это занимает больше времени; ну, знаете, просто физически это, наверно, занимает больше времени. Скажите, а промежутки для вас – вроде как подготовка к тому, чтобы прийти к такому произведению?
Э.У. Нет, это чисто механический процесс.
Р.Х. Вы считаете это частью своей жизни? Ну-у, я хочу сказать… вы не питаете ультраромантических представлений, что акт творчества – высший момент в жизни художника?
Э.У. Ммммммм… Нет, вот-вот… Нет.
Т.М. Нет, это скорее работа у станка… когда идешь работать на фабрику.
Э.У. Ага.
Р.Х. Для вас это чем-то отличается, например, от всего, чем вы можете заниматься на протяжении дня, – например, от мытья в ванне или от поедания сэндвичей?
Э.У. Нет, это то же самое.
Р.Х. То же самое.
Э.У. Ага.
Р.Х. Э-э, я хотела бы, если я этого еще не делала… я хочу представить вам Тейлора Мида, который…
Т.М. Где, где, где он?!
Р.Х. Скажите мне, Тейлор, у вас тоже так?
Т.М. Что?
Р.Х. Работа актера для вас – это…
Т.М. Когда этот тихий звук выключается, я включаюсь.
Р.Х. Включаетесь!
Т.М. Ну-у, не знаю. Теперь это вроде как для меня привычно, наверно, и потому я сам не знаю, когда я включен, а когда выключен. Теперь я мало-помалу становлюсь звездой, так что… я включен двадцать четыре часа в сутки. И это классно.
Р.Х. Но у вас это происходит иначе, насколько я понимаю, это не как мыться в ванне или есть сэндвич. Это что-то вроде…
Т.М. Ну, думаю, в идеале так и должно быть, но вообще-то критики говорят, что я просто неспособен играть плохо. Тем не менее… нет, при работе на камеру ты нарочно слегка повышаешь накал. Ты включен, ты работаешь не так, как на сцене. Но в это состояние ты входишь так быстро, что в итоге перестаешь осознавать, что ты включен; по-моему, это не вполне осознается.
Р.Х. Тейлор, наблюдаете ли вы какой-то взаимообмен между поп-артом и творчеством Энди с одной стороны и фильмами, которые сейчас продюсирует Группа нового американского кино
[95]?
Т.М. Взаимообмен есть наверняка, потому что я отлично поладил с поп-артовцами. По-другому я в этом не могу удостовериться: просто я врубаюсь в то, что делают они, мы взаимно врубаемся в творчество друг друга.
Р.Х. Можно ли сказать, что вы работаете, по сути, на одном поле… ну-у, например, вычленяете американские символы?
Т.М. Нет. Нет, мы ничего не вычленяем. Фильмы, которые я делаю… мы просто набредаем на идеи случайно… э-э, так Энди говорит: он, мол, набредает на свои картины, а мы вот набредаем на наши фильмы. Но, кроме того, мы питаем колоссальное, огромное уважение к старому немому кино, так что романтичность и преувеличения забредают на огонек в наши работы… в определенной мере. Это словно в фильме… даже названия некоторых фильмов, над которыми я работаю… типа «Встреча царицы Савской с Атомным человеком», или…
