— Может, хотел еще чем-то поживиться? — предположил Мещеряков.
— Он бы мог сунуть монеты в карман и сразу взять еще что-то, — парировала Вершинина.
— А если он что-то забыл в квартире Федорова? Или сначала растерялся и вернулся домой, а потом расхрабрился и решил что-нибудь еще прихватить? — не унимался Михаил Анатольевич.
— Ты сам-то в это веришь, Миша? — усмехнулась Вершинина.
— Но эта версия имеет право на существование? — сказал Мещеряков, теребя свою дряблую щеку и лукаво глядя на Валандру.
— Эта версия имела бы право на существование, если бы не одно «но». Дело в том, что Петру Петровичу Трифонову не нужно было грабить Федорова, ему вообще никого не нужно было грабить, а тем более убивать. Его брат обеспечивал его всем необходимым и даже более того. Так что, мотив ограбления исключается.
— Ну а другие мотивы? Женщины, ревность, обида, зависть?
— Все эти мотивы исключаются. Я их просто отбросила.
— Почему же?
— Потому, что у него нашли монеты. Если бы не они, то один из приведенных тобой мотивов, может быть, и имел бы право на существование, и, скорее всего он и заставил настоящего убийцу пойти на преступление.
— Ой, Валентина, избавь меня от этой софистики, — Мещеряков переменил позу, кожаное кресло скрипнуло под его грузным телом.
— Можно еще предположить, что Петр Петрович — маньяк-нумизмат или клептоман… — добила Мещерякова Валентина Андреевна.
— Достаточно гипотез, — поднял руки вверх Михаил Анатольевич, — разбирайся дальше самостоятельно, только держи меня в курсе. Давай-ка теперь к теме попроще…
— К дверям что ли?
— Как ты догадалась? — с шутливой фамильярностью поддел Валандру начальник.
— У тебя, Миша, на повестке дня обычно три вопроса: моя личная жизнь, криминал и двери. Два из них уже рассмотрены, следовательно — остаются двери.
— Ты, Вершинина, сегодня меня доконала. Ну ладно, — продолжил он уже серьезным тоном, — что у нас с «Провинциалбанком»?
* * *
Возвращаясь от Мещерякова, Вершинина заглянула в дежурку.
— Привет, Валентиныч, как дела? — Вершинина остановилась в дверях.
— Здравствуйте, Валентина Андреевна. У нас все в порядке, а у вас? — Ганке с улыбкой повернулся к Вершининой.
— Отлично, — она подошла ближе, — дай-ка мне регистрационный журнал.
Ганке достал из ящика стола толстую тетрадь и протянул Валандре.
— Как твои домашние поживают? — спросила Вершинина, забирая журнал.
— Спасибо, все хорошо. Юлька вот замуж собралась.
— А что так не весело?
— Да парень какой-то непутевый, — Ганке озабоченно вздохнул.
— Чем же он тебе не угодил? — участливо поинтересовалась Вершинина, присаживаясь на дерматиновое кресло.
— Да как вам сказать, — Ганке замялся, — школу закончил, поступил в институт, проучился там два года — вытурили за плохое поведение.
— И в чем же выражалось его плохое поведение?
— Да я точно не знаю, сам он говорит, что там зажимали его как личность. Великие все стали…
— Может, действительно зажимали, а, Валентиныч?
— Не знаю, не знаю. Только вот и с работой у него какая-то ерунда. То работает, то нет.
— Ну, с работой у всех сейчас напряженка, время такое. Да ты не расстраивайся, молодежь сама пусть разбирается. Наше дело — помочь, если требуется, а не лезть к ним лишний раз с советами, — педагогично подытожила Валандра, и, похлопав Ганке по плечу, отправилась к себе.
Валентин Валентинович был заботливым мужем и отцом. Юльку он, что называется, в зубах таскал, трясся над ней, не дай Бог — заболеет или в школе что-нибудь не так! В этом Марии, жене Валентиныча, повезло. Не так уж много мужчин, которых можно назвать хорошими отцами и внимательными супругами.
Рачительный, основательный, заботливый, ответственный, работящий, в меру строгий и нежный, Ганке воплощал, сложившийся в народе идеал мужчины — защитника и кормильца. Вершинина уважала его за эти качества, но иногда подшучивала над его твердолобостью и моральными стереотипами.
* * *
Войдя в свой кабинет, сев за стол и закурив сигарету, Вершинина открыла регистрационный журнал. Она рассеянно листала его, изредка задерживая свой взгляд на датах и времени поступления сигналов на пульт.
Открыв страницу с датой: семнадцатое февраля, она остановила свое внимание на… сигналах, поступивших из квартиры Федорова.
Дело в том, что при каждом открывании двери на пульт охраны, который был запараллелен с пультом «Кайзера», поступал сигнал. Сразу после очередного сигнала операционистка звонила в квартиру и, услышав кодовое слово, давала отбой.
Если же телефон не отвечал, или пароль был назван неверный, то на место выезжала тревожная группа в полной боевой готовности.
Вершинина отложила журнал в сторону и, сняв телефонную трубку набрала номер тренерской спортивного комплекса.
— Могу я услышать Фадеева? — спросила она.
— Он на корте, перезвоните минут через сорок.
— Молодой человек, я начальник службы безопасности, Вершинина, мне срочно нужно переговорить с Фадеевым, не могли бы вы его пригласить?
— Хорошо, подождите минуту.
— Фадеев слушает, — раздался вскоре в трубке голос Владимира Петровича.
Вершинина снова повторила свою должность.
— Что вас интересует? — спросил Фадеев.
* * *
После разговора с Фадеевым Вершинина позвонила своему шефу.
— Михал Анатолич, это я.
— Что-нибудь случилось?
— Посмотри, пожалуйста, в своей хитрой книжечке номер телефона Ивана Кузьмича Коломийца.
— Тебе домашний или рабочий?
— Давай оба и сотовый, если есть.
— У меня книжка прошлогодняя, в ней сотовых еще нет, — с сожалением произнес Мещеряков.
— Ладно, обойдусь без сотового.
Она записала продиктованные номера и, поблагодарив начальника положила трубку. Посидев еще минуту в задумчивости, она снова протянула руку к телефону.
— Добрый день, приемная Коломийца, — ответил глубокий женский голос.
— Я бы хотела услышать Ивана Кузьмича.
— Он после операции, должен быть в понедельник. Что ему передать?
— Спасибо, ничего не нужно передавать, я перезвоню, — поблагодарила Вершинина.
Не успела она повесить трубку, как телефон зазвонил.
— Вершинина слушает.
— Валентина Андреевна, это Алискер.
