* * *
Вершинина сидела в кабинете, куря сигареты одну за другой. Как долго иногда тянется время. Прошло только сорок пять минут, а кажется несколько часов. Ровно через час раздался звонок. Вершинина хоть и ждала его, но все же вздрогнула от неожиданности.
— Все в порядке, выезжаю, — коротко отрапортовал Мамедов.
Еще через пятнадцать минут он влетел в кабинет и положил видеокассету на стол перед Вершининой. Она взяла ее в руки. На торце кассеты была надпись «gouzi-gouzis».
— Будете смотреть? — едва сдерживая радость, спросил Алискер, — кстати, я обещал уничтожить оригинал записи, который я отдал Морозову. Он мужик крутой, но прямой, сказал, что убьет меня, если эта запись где-нибудь всплывет. Я ему поверил. Он мне тоже.
Вершинина протянула кассету Алискеру.
— Запри в сейф, и позвони Буторину, пусть придет к семи часам.
* * *
Последние кадры секс-видеохроники мелькнули на экране телевизора, и Мамедов выключил видеомагнитофон.
— Валентина Андреевна, — крикнул он, приоткрыв дверь, — сеанс окончен.
Вершинина с достоинством вошла в свой кабинет и сев за стол посмотрела на Буторина.
— Это именно та кассета, которую вы поручили нам найти?
— Да, — подтвердил он, — это она. Сколько я вам должен?
— Нисколько, — Вершинина посмотрела на него и закурила.
— Простите, — Буторин вскинул голову, — мне сейчас не до шуток, у меня сына убили.
— Я не шучу, — Вершинина глубоко затянулась и выпустила струю дыма в потолок, — просто я не могу отдать вам кассету.
— Что значит, не можете? — грозно произнес Буторин, — да вы отдаете себе…
— Алискер, — не дав ему договорить, Вершинина кивнула Мамедову.
Он встал, вынул кассету из видеомагнитофона и положил ее на заранее приготовленный толстый деревянный брус. Буторин с непонимающим видом наблюдал за его действиями. Затем в руках у Алискера появился небольшой охотничий топорик с резиновой рукояткой. Он подошел к брусу, на котором лежала кассета и, замахнувшись, нанес по ней несколько сильных ударов. Осколки черного пластика разлетелись по кабинету, концы рассеченной пленки серпантином вывалились с раскуроченной бобины.
— Как вы смеете! — Буторин вскочил на ноги и подбежал к столу Вершининой. — Вы за это ответите!
Развернувшись на каблуках, он быстро вышел из кабинета.
— Ты прямо как заправский дровосек, — усмехнулась Вершинина стоящему с топориком в руках Алискеру.
Дверь кабинета отворилась, и в комнату вошел Воронин.
— Присаживайтесь, Петр Евгеньевич, — Вершинина указала ему на стул, — надеюсь, вы все слышали?
— Да, — он старался не смотреть Вершининой в глаза, — слышимость отменная.
— Вот все, что осталось от «гузи-гузи», — Вершинина показала на валявшиеся на полу осколки. Я решила, что будет правильнее с моральной точки зрения, чтобы эту кассету никто больше не увидел.
«— Вы абсолютно правы, Валентина Андреевна, — Воронин уже без смущения посмотрел на меня, — можете не сомневаться, ваши усилия будут достойно вознаграждены. Назовите вашу цену.
— Петр Евгеньевич, — я посмотрела на Воронина, — эту кассету собирались продать за пятьдесят тысяч долларов. Давайте договоримся так: вы компенсируете нам все расходы, связанные с поиском кассеты плюс пятая часть от названной мной суммы.
На благообразном лице Воронина проступило удовлетворение.
— Считайте, что мы договорились».
* * *
Вершинина перевернула последний исписанный листок и задумалась.
«Достаточно ли динамично написано? Ярко ли поданы характеры героев? Завтра отнесу свое творение на суд Толкушкина. Он уж, бедный, совсем замучился — просит показать очередную, как он это называет, нетленку».
Воронин сдержал свое обещание. Кроме того, Петр Евгеньевич обещал свое покровительство и помощь в любых обстоятельствах, но Вершинина, верная независимому духу Никола-Себастьена де Шамфора, руководствовалась в своих отношениях с сильными мира сего его афоризмом: «Человек, обласканный государем и после этого воспылавший любовью к нему, напоминает мне ребенка, который, поглядев на величавую процессию, мечтает сделаться священником, а побывав на параде, решает стать солдатом».
