— Так-то оно так, — Вершинина наконец прикурила сигарету от своего дракончика и выпустила дым к потолку, — только вот все наши с тобой рассуждения бесполезны — клиента у нас нет.
Тут Алискер хитро улыбнулся.
— А мне кажется, что наш клиент просто не хочет уронить своего так называемого «достоинства», и его сердечный приступ — всего лишь игра, не более. Он попал в затруднительное положение и не нашел быстрого решения, поэтому, для того чтобы выиграть время, симулирует болезнь.
Вершинина оценила это довольно жесткое, но вполне правдоподобное замечание своего секретаря-референта относительно фрустрации «потенциального клиента».
— Ну, пошли, взглянем на нашего «Александра Великого», — Вершинина встала и стремительной походкой направилась к выходу. Алискер последовал за своей начальницей.
Войдя в дежурку, они застали «больного» сидящим на диване со стаканом чая в руке. Болдырев с Антоновым-старшим о чем-то тихо переговаривались, наклонясь друг к другу через стол.
— Что-то сердце прихватило, — извиняющимся голосом произнес Буторин, — но сейчас уже лучше.
— Может, нужно вызвать «скорую»? — обратилась к нему Вершинина.
— Нет, нет, — запротестовал Буторин, — это ни к чему. Через две минуты я уйду.
— Если вы перемените свое решение, я готова продолжить наш разговор.
— Хорошо, я подумаю, — пошел на попятную Игорь Семенович.
Величественно развернувшись, Вершинина вышла из дежурки. Алискер, подождав, когда она скроется за дверью, подошел к пульту, полистал регистрационный журнал и, обращаясь к Антонову, спросил:
— Шурик, как дежурство, все спокойно?
— Порядок, господин Мамедов, — сострил Антонов, — наши двери — самые двери в мире.
— Так мы вас ждем, Игорь Семенович, — Алискер повернулся к Буторину и улыбнулся, — заходите.
Буторин только молча кивнул в ответ.
— Все о`кей, Валентина Андреевна, — весело сказал Мамедов, входя в кабинет. — Клиент, как говорится, созрел.
— Созрел, так созрел, что ты так радуешься? Чувствую я, придется нам помучиться с этим клиентом.
— По крайней мере, с шефом проблем не будет. А с Буторина, я думаю, вы сумеете немного сбить спесь.
— Такой задачи я не ставила, просто не люблю напыщенных индюков, не видящих дальше собственного носа. Может, как специалист, он что-то из себя представляет, не знаю, но вот руководить целой отраслью экономики, он ведь, кажется, министр энергетики области, ему явно зря доверили.
* * *
«Вскоре в дверь тихо постучали.
— Войдите, — я хоть и предполагала, что это Буторин, все-таки не ожидала от него подобной деликатности.
Может, еще кого нелегкая принесла?
Но, к моему вящему удивлению, это был министр энергетики.
— Вам действительно лучше? — решила я ему подыграть из самых благородных чувств.
— Да, не беспокойтесь, — „мнимый больной“ уселся на заждавшийся его стул.
— Может, сядете в кресло, вам будет удобнее, — я не сводила с него глаз. Меня всегда жутко интересовали перемены, происходящие за краткие временные отрезки с людьми, подверженными внезапным скачкам настроения и разного рода вулканическим извержениям.
В то же время Буторина нельзя было назвать импульсивным человеком, скорее всего в основе произошедшей с ним метаморфозы лежало осознание им того простого факта, что отступать некуда, что рано или поздно на те же вопросы, которые ему задавала я и которые столь болезненно отозвались на его самолюбии, ему неизбежно придется ответить в другом месте, если он, конечно, не откажется от поиска „драгоценной“ кассеты.
Чудесное превращение, случившееся с Буториным, не было следствием раскаяния, ведь оно предполагает, как я думаю, не озарение, когда человек ударяет себя кулаком по лбу, восклицая: „как же я был неправ!“, а выработанную в процессе постоянных размышлений о степени нравственности своих поступков привычку к самоанализу.
Одному Богу известно, насколько это кропотливый труд!
В случае же с Буториным, как мне кажется, мы имели случай определенного рода мимикрии, некоего приспособления к обстоятельствам.
Я решила не задавать с ходу „больному“ травмирующих его вопросов.
— Игорь Семенович, — начала я, — не могли бы вы коротко рассказать о своих домашних?
— О членах моей семьи? — туповато переспросил он, высокомерно приподняв брови.
Ну вот, пошло-поехало, — с горечью подумала я. Прямо не общение с заказчиком, а психотерапевтический сеанс с душевно больным!
— Пожалуйста, — осторожно пригласила я его к разговору.
— Ну, хорошо, — после долгого раздумья выдавил из себя министр энергетики, — если вы считаете это необходимым…
— Да, это очень важно, — поддержала его я, — у вас есть жена?
— Да.
„Не слишком развернуто, — подумала я, — но для начала, неплохо“.
— А дети?
— Сын, Вячеслав, ему двадцать пять лет.
„Ну, ты так, пожалуй, разгонишься, тебя потом не остановишь“.
— Какое у него образование, где он работает? — почти ласково спросила я.
— Три года назад он окончил „политех“, сразу после института начал работать на заводе „Турбина“, потом организовал свою фирму — дочернее предприятие „Турбины“ по торговле энерго-оборудованием, — он вдруг остановился на мгновение, — Не знаю, зачем вам все это?
— Не волнуйтесь, Игорь Семенович, — успокоила я его, — чем больше вы нам расскажете, тем быстрее мы сможем вам помочь. Ваш сын не женат?
— Нет.
— У него есть девушка, с которой он встречается?
— Наверное есть, но домой он никого не приводит.
— Если я вас правильно поняла, Слава живет вместе с вами?
— Да.
„Ларошфуко позавидовал бы афористичности твоих ответов“.
— Вы часто посещаете дачу, я имею в виду в зимнее время?
— Мы с женой наведываемся туда раза два в месяц. Вы наверное знаете, у нас там камин, можно сделать шашлык, пожарить мясо на решетке, что-то вроде барбекю.
— Да, да, я понимаю, барбекю. А кроме вас с женой там кто-нибудь бывает?
— Вы имеете в виду, без нас? — переспросил Игорь Семенович.
— Именно, или, если сформулировать вопрос по-другому, у кого еще кроме вас есть ключи от дачи?
— Не думаете же вы, что виновник кражи кто-то из моих родственников? — негодующе произнес Буторин.
„Снова начал показывать зубы!“
— Пока что я вообще не думаю, просто собираю информацию, — сдержанно парировала я, — так что не беспокойтесь, никто не собирается обвинять в чем-либо членов вашей семьи. Так есть у кого-то еще ключи?
