Вершинина, дымя сигаретой, подошла к электрочайнику, наполнила его на треть водой из стоящего рядом прозрачного кувшина и щелкнула рычажком выключателя. Пока закипала вода, она положила в чашку кофе и сахар, зажав сигарету кончиками губ.
Наконец, осторожно поставив полную чашку на рабочий стол и обойдя его, она плавно приземлилась на кожаный стул. Алискер повторил вершининские манипуляции с кофе с той лишь разницей, что он приземлился в кресло прямо у столика с чайником.
— Ну что, Валентина Андреевна, начнем? — Мамедов вопросительно посмотрел на начальницу.
— Начнем, Алискерчик, — Валандра попеременно делала глоток кофе и затягивалась сигаретой, — ты прямо рвешься в бой! Значит так: во-первых, займись помощниками Буторина, во-вторых, девушками, только без амура, — она строго посмотрела на Мамедова, — в-третьих, семейство Буторина… — Вершинина глотнула кофе, — и, в-четвертых, милицейский наряд. Думаю, что для начала достаточно. Только с ментами — поосторожнее. Лучше бы с ними встретиться в неформальной обстановке, так сказать, за рюмкой супа.
— Я же не пью, Валентина Андреевна, — Мамедов развел руками.
— Зато они наверняка. Впрочем, не буду тебя учить, ты и сам все знаешь.
Мамедов допил кофе и пружинисто вскочил на ноги.
— Ну, я пошел.
— Визитку возьми, — Вершинина сдвинула золотой прямоугольничек к краю стола.
Валентина Андреевна проводила взглядом выходившего Алискера и набрала номер Коломийца.
С ним она познакомилась во время одного из расследований, связанных с убийством молодого перспективного спортсмена. Иван Кузьмич, несмотря на свое высокое положение, оказался человеком довольно приятным в общении, не кичился своей должностью и воспылал к Вершининой отнюдь не отцовскими чувствами. Правда, дальше обедов в отдельном кабинете одного из городских ресторанов дело пока не заходило, но Валентина Андреевна знала, что в небольшой просьбе он ей не откажет.
Страшно обрадовавшись ее звонку, он огорчился, что не сможет встретиться прямо сейчас, но сказал, что закажет столик в известном ей заведении на три часа.
— Вас это устроит? — с надеждой поинтересовался Иван Кузьмич.
— Я обязательно буду.
* * *
Узнав Вершинину, метрдотель, дородный мужчина лет сорока пяти, в костюме и ослепительно белой сорочке с «бабочкой», усадил ее за изысканно сервированный столик и, сказав, что Иван Кузьмич будет с минуты на минуту, вышел, мягко прикрыв за собой дверь.
Коломиец действительно не заставил себя долго ждать. Войдя в комнату, он, наклонившись, поцеловал Валентине Андреевне руку и преподнес изящную алую розу, почти бутон, на длинном крепком стебле.
«Приятно, черт возьми, когда за тобой ухаживают», — подумала Вершинина.
— Благодарю вас, Иван Кузьмич, какая прелесть! — она взяла розу и вдохнула ее тонкий, едва различимый аромат.
Коломиец недавно перенес серьезную операцию, но держался подтянуто и молодцевато. Короткие, волнистые, тщательно уложенные волосы не были еще тронуты сединой, хотя ему перевалило за пятьдесят. У Коломийца было приятное, открытое лицо, широкий «крестьянский», как обозначила его Вершинина, лоб, живые умные глаза и четко очерченные полные губы.
— Иван Кузьмич, здравствуйте, рады вас видеть. Как обычно? — уважительно, чуть наклонив голову вправо спросил тихо вошедший официант, высокий, худощавый шатен с гладко зачесанными назад волосами.
— Ты, Женя, вкусы мои знаешь… — авторитетно произнес Коломиец, усаживаясь поудобнее, — главное, чтобы мясо не пересохло, а за остальное я спокоен.
Ловко развернувшись на пятках, официант удалился также бесшумно, как и вошел.
Иван Кузьмич перевел лукавый взгляд на Валандру.
— Я взял на себя смелость заказать те же блюда, которые были в прошлый раз, вы не против?
— Ни в малейшей степени, — улыбнулась Вершинина, стараясь вложить в эти слова все обаяние, на которое была способна.
— Итак, о чем же мы будем беседовать? — вкрадчиво произнес Коломиец, растекаясь в блаженной улыбке.
Ивану Кузьмичу нравилось одновременно разыгрывать роль заботливого отца и галантного кавалера.
— Иван Кузьмич, как это ни банально звучит, мне опять нужна ваша помощь. — Вершинина кокетливо и виновато улыбнулась.
— Валечка, можно я буду вас так называть? — игриво спросил он и после легкого утвердительного кивка Валандры, продолжил: — Вы ведь знаете, что мне трудно вам отказать… Но что, если нам вначале немного поговорить о нас самих, о погоде, о планах на будущее, о том, как мы проводим досуг, чтобы, так сказать, найти точки соприкосновения, вы не возражаете?
Принесли заказ. Женя наполнил фужеры.
— Спасибо, — сухо поблагодарил Коломиец и принялся протирать приборы салфеткой.
Когда официант, который, скорее, напоминал персонаж театра теней, вышел из кабинета, Иван Кузьмич пристально посмотрел на Вершинину, как бы испрашивая у нее ответа на свое предложение.
«Обаятелен, старый лис, — ничего не скажешь!»
— С превеликим удовольствием побеседую с вами, Иван Кузьмич. Вы очень интересный человек, — польстила она государственному мужу, — ничто так не расширяет кругозор, как общение с незаурядными людьми. Ну, может, только книги или путешествия… Хотя Ларошфуко недвусмысленно говаривал: «Куда полезнее изучать не книги, а людей».
Вершинина чувствовала, как приятно ее невинная лесть щекочет самолюбие Коломийца, лицо которого, как он ни старался это скрыть, озарилось удовлетворенной улыбкой.
«Лесть — это фальшивая монета, которая имеет хождение только благодаря нашему тщеславию», — вспомнила Валандра другой афоризм Ларошфуко.
— Ну что вы, чем же я так интересен? — с наигранной скромностью пропел Коломиец.
— Иван Кузьмич, — Вершинина шутливо погрозила ему пальчиком, — «уклонение от похвалы — это просьба повторить ее».
— Это опять ваш Ларош… — замялся Коломиец.
— …фуко, — помогла ему вынести на свет божий фамилию моралиста Валандра.
— Да, да… — поторопился согласиться Коломиец, — вот, например этот Ларош… фуко, чем он занимался?
Вершинина чуть со смеху не покатилась. Делать нечего, придется разжевать Кузьмичу, кто такой Ларошфуко и чем он прославился, коптя небо.
Они уже вплотную приблизились к десерту, когда более-менее подробно обсудили ряд культурно-жизненных тем, как то: чтиво, проблема взаимопонимания полов, влияние просвещения на изысканность манер, преображающее влияние изысканных манер на мужчин и женщин в процессе развития их обоюдного интереса друг к другу, а также роль вышеназванных манер в стимуляции полового и общечеловеческого влечения высоких, но слегка закомплексованных натур (к числу которых Кузьмич поспешил себя отнести), отдых вдвоем и порознь, преимущества и недостатки первого и второго способов, семейная жизнь как источник быстропроходящих радостей и непреходящая ценность в плане воспроизводства себе подобных, как твердая опора и галлюцинирующий маяк посреди гибельной вселенской круговерти и т. д., и т. п.
