«Можно подумать, что передо мною сам доктор Юнг!» — иронично отметил про себя начитанный до непотребства Толкушкин.
— Так ты и Чернышова знаешь?
— Мазилу этого? — Саша брезгливо передернула плечами. — Да я сто раз Юльке говорила: деньги ему только твои нужны и ничего больше. Чуть ты — за угол, так он сразу на молоденьких куриц вешается! Только она меня не слушала: любовь!
Александра одарила Валеру пронзительным взглядом, он ответил ей — понимающим.
— Она же сама и порвала с ним, как только у нее в мозгах просветлело. Муж у нее замечательный, спрашивается: чего еще бабе нужно?
— А сама ты, извини за нескромный вопрос, не пробовала поближе узнать, какой он замечательный?
— Ты куда это клонишь?! — настороженно нахмурилась Саша.
— Может, еще вина заказать? — нашелся Толкушкин. — Официант!
Лицо Саши сделалось натянуто-непроницаемым.
— Я ничего не имела с Дмитрием Степановичем и ничего не собиралась с ним иметь! — произнесла она с каким-то злобным упрямством.
— Ну, конечно… Прости, пожалуйста. Любопытство, знаешь ли… — попробовал прикинуться юродивым Валера, всегда подозревавший у себя наличие артистического таланта.
— Я скажу даже больше: Дмитрий Степанович в некотором роде боготворил, да, не побоюсь этого слова, свою жену. На других женщин он вообще не смотрел.
— Отлично. Только не надо так волноваться!
Им принесли вино. Толкушкин отказался от услуг официанта и сам принялся разливать его по фужерам.
— Хорошо, — в качестве банального психотерапевтического приема повторил он. — А фамилия Симонов тебе знакома?
— Ты о Лене спрашиваешь? — более мягким тоном сказала Саша.
— Наверное… Он тоже был ее любовником.
— Ну и что из этого? — опять ожесточилась Саша.
«Вино на нее так действует? Или это симптом сексуальной неудовлетворенности?» — весьма цинично предположил Толкушкин, а в слух произнес:
— Симонов был свидетелем смерти Юли. Ее убили как раз в тот момент, когда они намеривались заняться любовью в номере гостиницы, — Толкушкин внимательно наблюдал за Александрой.
— Это тоже досадная повинность частного детектива — копаться в грязном белье? — с вызовом спросила она.
— Если хочешь — да! — гордо ответил Валера, сознавая всю драматичность момента. — Только я не считаю любовные отношения, какими бы они ни были, грязным бельем.
— Это радует, — насмешливо отозвалась Саша, поднося к губам ополовиненный фужер. — Я поначалу решила, что ты — непроходимый циник.
— Предрассудки, милочка, предрассудки, — пародируя грассирующую картавость попугая, произнес Валера.
Саша рассмеялась.
— На самом деле я — скептик, хотя сейчас не время обсуждать мое мировоззрение или мои личные достоинства, — пошутил он, — вернемся к Козловой. Давно она с ним…
— Два месяца, — поторопилась ответить Саша. — Он ее вполне устраивал: скромный, добрый, культурный. И это после всех этих… с которыми она по разным причинам до него встречалась!
— Саша, Дмитрий Степанович сказал, что после того, как Юля рассталась с Чернышовым, семейная жизнь у них наладилась. Не могло ли получиться так, что появление нового любовника, рассеявшее надежду Козлова на безоблачную совместную жизнь, толкнуло Дмитрия Степановича на неосторожный роковой поступок. Не явились ли Юлины отношения с Леонидом последней каплей…
— Не думаю, — твердо произнесла Саша, не дав Валере договорить. — Ты просто не знаешь Дмитрия Степановича!
— Ладно, — миролюбиво сказал Толкушкин, — еще вина?
Саша утвердительно кивнула.
— Друзей у Юли было много, а как насчет врагов?
Одному Богу известно, сколько еще просидели бы в кафе Толкушкин и его симпатичная собеседница, если бы она, провоцируемая его красноречивыми взглядами и прозрачными намеками, не дала согласие продолжить это «дознание» в ее уютной однокомнатной квартире.
* * *
Переговорив по телефону с Толкушкиным (он почему-то шептал всю дорогу) и вымыв посуду, Валандра прошла в спальню. Заперев дверь, она сбросила халат и подошла к большому зеркалу, вделанному в платяной шкаф.
На нее смотрела крупная, высокая женщина с красивой, пышной грудью. Безупречная осанка, покатые плечи, тяжелые пухловатые руки, полные бедра… Но линии тела плавные, и талия вполне обозначена, ноги стройные…
Легкими движениями рук она взбила свои русые волнистые волосы, которые едва закрывали ее аккуратные, правильной формы уши.
Полноватое, овальное, приятное лицо… От него, как, впрочем, и от всей фигуры Валентины Андреевны, веяло спокойствием и сдержанной силой. Взгляд, может быть, немного более пристальный, чем нужно, но умный, проницательный.
Упрямая складка между бровями, едва обозначившиеся редкие морщинки у глаз…
Крупный, но правильной формы нос, красиво очерченные губы, гладкие, упругие щеки, округлый подбородок с небольшой ямочкой, придающей лицу задорно-лукавое выражение.
«Виктор не страдает отсутствием вкуса, — без ложной скромности подумала она, — что же нам надеть?»
«Начнем с белья», — Валентина выдвинула ящик шкафа и принялась перекладывать трусики и бюстгальтеры. В конечном итоге она остановилась на Витином подарке, привезенном им из Стокгольма. Она открыла плоскую картонную коробку и, развернув тонкую шуршащую, обертку двумя пальцами приподняла черные ажурные трусики. «Отличный комплект», — удовлетворенно отметила она.
Валентина уже достала плечики с темно-синим бархатным костюмом, когда в прихожей раздался звонок. «Виктор», — подумала она, положила костюм на постель и, накинув халат, пошла отпирать.
Она была права…
* * *
— Что в «Магнолии?» — спросила Вершинина, ценою героических усилий сдерживая зевоту.
— Буфетчица подтвердила показания Чернышова. Он действительно с часа дня до трех просиживал штаны в кафе в обществе своей несовершеннолетней подружки.
— А кто зафиксировал ее несовершеннолетие? — с подъедом спросила Валандра. — Уж не ты ли, Визирь?
— Валентина Андреевна, это невооруженным глазом было видно.
— Ладно. Спасибо. Теперь давай, Валера, твой рапорт. — Несносная зевота опять дала о себе знать.
— Вначале я встретился с Миньковой, она заведует терапевтическим отделением в стоматологической поликлинике, — сказал Толкушкин и, идя по стопам начальства, не удержался от аппетитного зевка.
— Не выспался, Валера? Сочувствую. — поддела Толкушкина Валандра.
«Видать, мои подчиненные тоже не дремлют. Черт бы побрал эти туфли! Надо же — обновила! Теперь мозоли замучают».
— Показания Миньковой свелись к тому, что ни у кого из окружения Козловой как бы не было мотива для убийства. Оружия тоже как бы нет. Козлов — субъект насквозь положительный и благородный, в жене души не чаял, даром что она ему рога наставляла. Врагов у Юли тоже якобы не было, человеком она была совершенно не конфликтным и так далее.
