Груша размахнулся и ударил Антонова в лицо, стараясь попасть по носу. Но Шурик успел перехватить его кулак обеими руками и, отстранясь, потянул Грушу на себя. Груша перелетел через кровать, с грохотом врезавшись головой в стену.
Пока Шурик выбирался из-под него, подлетел чесоточный и, наклонившись над Антоновым, начал обрабатывать его бока своими кулаками. Антонов все-таки сумел спихнуть с себя Грушу. Лежа на кровати, он повернулся на спину и, прикрывая лицо руками, ногой ударил чесоточного в промежность. Тот ойкнул и согнулся пополам. Не долго думая, Антонов заехал ему коленом в лоб так, что он опрокинулся на спину.
Оттолкнувшись обеими руками от кровати, Антонов вскочил на ноги. Старший, бросив сигарету на пол, поджидал его, танцуя, как боксер на ринге.
«Попрыгай, попрыгай», — подумал Антонов, приближаясь к нему.
— Ну, давай, — приглашал его старший, делая жесты, согнутыми в локтях руками.
«Боксер, что ли?», — успел подумать Шурик, за мгновение до того, как его противник нанес ему удар правой рукой по корпусу и сразу же левой — в голову.
«Неплохо, — Антонов похвалил про себя соперника, стирая кровь с губы, — с тобой надо поосторожнее».
Парень продолжал мягко скакать перед ним, готовясь к очередной атаке. Наконец, сделав обманное движение, он бросился вперед, но Антонов уже поджидал его. Сместившись с линии удара, он сделал пол-оборота вокруг своей оси и ухватил левой рукой противника за запястье, а правой — за куртку у плеча. После чего вывернул ему руку, заставляя тем самым согнуться, и толкнул вперед.
Сбив стул, незадачливый боксер пропахал носом пол и уперся головой в шкаф.
— Ах ты, урод! — прорычал он, пытаясь подняться.
Антонов не стал дожидаться, пока он встанет, заломил ему руку за спину и уперся коленом в спину.
— Сейчас я из тебя урода сделаю, если ты не скажешь, что вам здесь надо!
— Пусти руку, больно! — заорал старший.
— Говори, кто вас сюда прислал и зачем?
Услышав за спиной шевеление, Антонов обернулся назад, но было уже поздно: пришедший в себя чесоточный нанес ему сокрушительный удар стулом по голове. Перед глазами Шурика поплыли круги, и он провалился в темную бездну.
* * *
Оказавшись в просторной, со вкусом меблированной гостиной, Мамедов без всякого стеснения уселся на широкий диван и, заложив обе руки за голову, на минуту закрыл глаза.
Марина попросила его подождать, пока она, по ее выражению, «не приведет себя в чувство». Мамедов понятия не имел, как она это делает, но, услышав вскоре шум воды в ванной, предположил, что Марина принимает душ или просто остужает гоночный пыл при помощи холодной воды и полотенца.
Она действительно всю дорогу гнала как сумасшедшая, а когда Мамедов выразил по этому поводу беспокойство, заметив, что их может остановить «гибдэдэшник», смерила его презрительным взглядом и бросила: «Пусть попробует!»
Тяжелые коричневые шторы приятно затемняли комнату. Наконец, он поднялся с дивана и, пройдя в спальню, не спеша огляделся. «Недурно!» — лаконично выразил он свое удовлетворение новым спальным гарнитуром. Вернувшись в гостиную, он едва успел занять прежнее место, как в комнату вошла явно посвежевшая Марина. Ее волосы были заколоты сзади огромных размеров заколкой.
— Не жалко было портить прическу? — улыбнулся Мамедов.
— Прическу? — пренебрежительно переспросила она. — То, что было у меня на голове трудно назвать прической, так… Стоит доверить свою голову какой-нибудь несмышленой практикантке, так она сделает все, чтобы ты себя узнавать перестала! — Марина как-то вымученно засмеялась.
— А мне показалось, что она замечательно справилась со своей задачей, — наивно сказал Мамедов, — или это только показалось? Наверное, второе. Все дело в том, что у вас такая незаурядная внешность, что ее проблематично, да просто невозможно испортить любой…
— Ну, если только сделать какой-нибудь инфернальный макияж или загримироваться под клоуна или Фантомаса, — не дав договорить Алискеру, усмехнулась Марина.
— А кто вам сказал, что мужчины чужды инфернальному шарму или обаянию разного рода белокурых вампирш? — парировал Алискер в шутливо-куртуазной манере.
— Вам не откажешь в находчивости…
— Я готов проявить ее не только в словопрениях… — Мамедов лукаво улыбнулся.
— Уж не слишком ли вы… — Марина надменно приподняла свои красиво изломанные брови.
— О! Я совсем не то имел в виду, я говорил о сервировке.
— Это был намек?
— На сервировку, — возразил Мамедов.
— Тогда можете приступать, только я, право, не пойму, для чего мы сюда приехали?
— Разумеется, поговорить. Но это совсем не означает, что мы не можем, по крайней мере, начать разговор за столом.
— А продолжить его в постели? — с вызовом спросила Марина.
— Мне кажется, что в этой неразберихе между вашими ожиданиями и моими подлинными намерениями виноваты мужчины, с которыми вам приходилось сталкиваться, — дипломатично начал Алискер, — и может быть, конкретно те, с которыми вы встречались в этих стенах.
Алискер понял, что допустил непростительную глупость.
— Да кто вам дал право?! — взъерепенилась Жданова. От досады она закусила нижнюю губу.
— Виноват, — Алискер почти нежно посмотрел на дышавшую негодованием Марину, — мужские комплексы, видите ли…
— Хватит из меня дуру делать! — ее зеленые глаза внезапно потемнели и теперь казались карими. — Выметайтесь немедленно! — заорала она.
— Обещаю вам, что уйду сразу же, как только поговорю с вами. — Алискер старался сохранить спокойствие.
— Слышать ничего не желаю! Все вы, тарасовские, слишком много из себя корчите! Но и мы тут, в Пархоменске, кое-что смыслим! Убирайся!
— А вот на «ты» мы, кажется, не переходили… Впрочем, я не возражаю, — медленно проговорил Мамедов, в то время, как интуиция подсказывала ему, что пора переходить к решительным действиям.
Жданова ответила ему ледяным молчанием. Она стояла, скрестив на груди руки, всем своим непримиримым видом демонстрируя, что ждет, когда же наконец «уберется» Мамедов.
Алискер не спеша встал с дивана и направился к выходу. Но сделав несколько шагов и поравнявшись с Мариной, вместо того, чтобы выйти в прихожую, подскочил к ней и, прежде чем она успела что-то понять, с силой привлек к себе и зажал ей рот поцелуем.
* * *
Антонов очнулся от резкой боли в голове. Макушка горела, словно в нее вбили раскаленный металлический клин. Он лежал на полу на правом боку со связанными за спиной руками.
«Положение не из приятных», — подумал он и попробовал открыть глаза.
Не без труда, но сделать ему это удалось, что однако отдалось в голове новым приступом боли.
