— Тем не менее, вам придется это сделать, — произнесла она более мягко.
— Хорошо, я немедленно поеду туда снова, — произнес Мамедов.
— А почему только ты?
— Все равно от Антонова нет никакого толку. Он все время как истукан сидел. Вот кстати, — Мамедов круто повернулся к Николаю, — когда к тебе подошел тот парень и начал тебя расспрашивать, ты прекрасно мог бы задать ему хотя бы один вопрос. А вместо этого ты сам отвечал на его вопросы.
Валандре показалось, что Николай вот-вот заплачет — такой у него был убитый вид.
— Давайте я один съезжу, — проговорил Алискер, — часа за два обернусь.
— Съездишь, — сказала Вершинина, — но сначала зайди в дежурку, перекуси, соберись с мыслями.
Теперь Валандра даже сожалела о своей резкости.
— Ребята, я понимаю, что сообщать людям о смерти близких — одна из самых тяжелых вещей в жизни, но если вы связали с себя с такой профессией, как наша, вы должны быть готовы к этому. Не то, чтобы я учила вас быть черствыми, но и принимать все так близко к сердцу тоже вряд ли стоит, хотя я понимаю, что легче давать советы, чем исполнять их.
Тут ей вспомнился один из афоризмов великого француза Франсуа де Ларошфуко. Валандра вообще увлекалась остроумными высказываниями классиков, предпочитая именно французских.
— Невозмутимость мудрецов, — изрекла она, — это всего лишь умение скрывать свои мысли в глубине сердца.
В кабинете воцарилось молчание. Подчиненные переваривали глубокий афоризм.
— Ты, Николай, можешь идти домой. Тебе ведь сегодня в ночь заступать. А с тобой, — она обратилась к Алискеру, — мы сейчас перекусим.
— Я пойду чайник ставить, — сказал Мамедов, лицо которого немного просветлело.
Оставшись одна, Вершинина призадумалась. Она по-прежнему считала, что ее подчиненные допустили упущение, но в то же время излишняя резкость только помешает из взаимоотношениям. Ей на ум пришло еще одно высказывание Ларошфуко: «Старики так любят давать хорошие советы, потому что уже не способны подавать дурные примеры».
«Неужели я становлюсь старой ворчуньей, — подумалось ей, но Валандра тут же отмела эту мысль, — это просто на меня так влияет общение с Мещеряковым».
Вершинина всегда гордилась тем, что ее отношение к подчиненным было скорее дружеским, чем начальственным. Больше всего она терпеть не могла мелких тиранов и боялась уподобиться им.
* * *
За чаем Валандра обсуждала с Алискером полученные им сведения. В дежурке сидел еще и Толкушкин, который внимательно слушал их разговор.
— Вы думаете, что бывший муж Сергеевой причастен к убийству?
— Очень похоже на то, — ответила Вершинина, — кстати, Валера, у меня для тебя есть поручение. Я уже позвонила полковнику Захарову и попросила его откопать сведения по поводу Ахметова. Съезди к нему, разузнай все.
— Хорошо, Валентина Андреевна, — Толкушкин мигом исчез из дежурки.
— По крайней мере, что-то начало вырисовываться, — произнесла Валандра, отхлебывая из чашки ароматный напиток.
— Да, мотив, как говорится, налицо, — сказал Мамедов, — ревность и желание отомстить.
— Судя по тому, что вы узнали, вполне может быть, таким способом Ахметов решил не только отомстить своей бывшей жене, но и посчитаться с ее любовником.
— Именно этим и можно объяснить, что труп найден в квартире Зубова, а сам он об этом ни сном, ни духом не подозревал.
— Тебе, Алискер, нужно пообщаться с общими знакомыми Светы и ее бывшего мужа, узнать о характере их взаимоотношений. Ты должен по возможности определить, способен ли Ахметов на убийство из ревности.
— У вас что-то вызывает сомнения, Валентина Андреевна?
— Только одно: слишком все очевидно и легко. Я по своему опыту знаю, что очень редко дело распутывается так быстро. Да и потом…
Валандра помолчала, задумавшись.
— Ты же был со мной в следственном изоляторе, видел поведение Зубова? Я уверена, что у него рыльце в пушку. Уж очень он дергался.
— А что тут удивительного, — попытался возразить Алискер, — любой бы на его месте дергался. Даже если совершенно невиновного человека обвинить в убийстве, он наверняка будет сильно напуган.
— Все эта так, — отозвалась Вершинина, которая внимательно прислушивалась к его замечаниям, — но что-то в нем меня насторожило. Не так себя ведет человек, уверенный в своей невиновности. Хотя, — она пожала плечами, — может быть, ты и прав, а я стала слишком мнительной.
На этот раз настала очередь призадуматься Алискеру.
— Если вы так считаете, то наверное, в этом что-то есть. У вас больше опыта.
— Ты намекаешь, что я уже старая? — с улыбкой заметила Валандра, которой вспомнилась мысль, недавно пришедшая ей в голову.
— Ну что вы, Валентина Андреевна, я совсем другое имел в виду, — начал оправдываться смутившийся Мамедов.
— Да ладно, я пошутила.
С едой было покончено, и Вершинина закурила.
— Ну что? Ты готов снова поехать в Курдюмское?
— Конечно! Прямо сейчас и поеду.
— Там, наверное, все только об этом теперь и говорят, — предположила Валандра.
— Еще бы! Мы когда уезжали, народ уже начал кипишиться. Одно слово — деревня.
— Да, в деревне очень трудно что-либо утаить.
Вершинина вернулась в свой кабинет. Приближался полдень — время встречи с Головиновым. Валандра поймала себя на мысли, что ждет этого момента с немалым волнением. Она освежила макияж, поправила прическу, критически оглядела свой костюм. Все как будто было нормально. Даже более чем. Недаром все мужчины в «Кайзере» сегодня, словно сговорившись, не переставали оглядываться ей вслед и смотреть на нее с плотоядными минами.
Звонок раздался ровно без четверти два.
— Валентина Андреевна? Это Головинов вас беспокоит, — услышала она его бархатистый голос.
— Здравствуйте, — приветливо отозвалась Вершинина.
— Я взял на себя смелость заказать столик в кафе, — произнес он.
— Не стоило, я смогу уделить вам всего несколько минут, — ответила Валандра.
— Вы так заняты? — в голосе Головинова послышалось разочарование.
— А вы разве нет? Сегодня рабочий день, или я ошибаюсь.
— Да. Я просто не учел, что у вас, в отличие от меня, нормированный график. Я сам себе хозяин — могу уйти и прийти, когда вздумается.
— В этом и заключается преимущества должности начальника, — засмеялась Валандра.
— А разве у вас не должность начальника?
— У меня другая специфика работы, и мне приходится напрягаться не меньше, чем моим подчиненным, а даже больше.
