«а) Поставить на вид т. Антонову-Овсеенко невыполнение категорического постановления партийной инстанции об увольнении беспартийного Якобсона – зав. Бюро печати полпредства.
б) Указать НКИД, что своими колебаниями в вопросе о снятии беспартийного Якобсона он затруднил проведение партийного постановления о снятии Якобсона.
в) Поручить НКИД проверить, принимает ли Якобсон в настоящее время какое-нибудь участие в работе полпредства».
По свидетельству Н.Н. Дурново, правда данному в НКВД на следствии по «делу славистов» в 1930-е гг., «хотя коммунизму Якобсон тогда не сочувствовал, но к своим обязанностям в советском полпредстве относился <…> добросовестно и с некоторым энтузиазмом. <…> Встречаясь часто с чехословацкими и югославскими дипломатами, он в беседе с ними проводил мысль о необходимости установления правильных дипломатических отношений Чехословакии и Югославии с СССР».
Итак, в 1927 г. Маяковский вполне компетентно сообщает о том, что его друг – сотрудник отдела печати постпредства. Маяковский не только пишет о Якобсоне открыто, но и пользуется в газетном отчете о поездке его обзором чешской печати, явно выполненным в рамках служебной деятельности. Впрочем, официальное положение Якобсона для нашего сюжета не принципиально. Хотя прояснить его было бы небезынтересно.
Сам Якобсон в позднейших воспоминаниях объясняет свою миссию в Праге рядом случайных встреч, знакомств и обстоятельств и продолжает: «3адачей этой миссии была репатриация бывших русских военнопленных, оставшихся в Чехии с австро-венгерских времен, и попытка установить дипломатические сношения с Чехословакией». Однако Т. Гланц располагает и более специфической информацией: «В 20-е и 30-е годы русский гражданин Якобсон выступал как агент чехословацких интересов в советской России и других стран, и пражские власти ценили эту деятельность – МИД, например, оплачивал его путешествия по Европе, он имел бесплатный журналистский билет на все поезда на территории Чехословакии. Споря с мнением Москвы, Якобсон защищал единство чехословацкого народа и в 1933 г., во время Римского лингвистического конгресса, представлял чехословацкую (!) делегацию на встрече с Бенито Муссолини. О просветительской работе для чешской культуры Якобсон регулярно информировал (уже, естественно, после увольнения из посольства и получения чешского гражданства. – Л.К.) пражских политиков, включая и личные отчеты для министра иностранных дел (Бенеша. – Л.К.). С другой стороны, с самого начала пребывания Якобсона в Праге в архивных документах возникает подозрение, что он работает советским агентом. Представители чехословацкой миссии в Москве и заместитель министра иностранных дел Вацлав Гирса уже в 1922 г. не сомневался, что студент философского факультета «Якобсон – доносчик советской миссии, шпион и провокатор», доказывая свое предположение сведениями, полученными от русских семей, осевших в Праге. По мнению Гирсы, «нет сомнений, что Якобсон – агент ГПУ и что его задачей является разведывательная деятельность среди русских эмигрантов в ЧСР».
Т. Гланц также приводит информацию, которая позволит перевести очерки Маяковского «Ездил я так» (где речь впрямую идет о Якобсоне, славянском вопросе и установлении дипотношений ЧСР с СССР) из области литературной в политическую: «по секретным документам», сообщенным Рудольфом Воеводой на заседании Пражского лингвистического кружка осенью 1996 г., «мы знаем, что в 1926 г. Якобсон был посредником между чешскими властями и mосковским правительством, заставляющим Прагу под угрозой санкций немедленно признать государство СССР. Документ МИД ЧСР говорит о том, что «Советы пользуются Якобсоном для того, чтобы неофициально сообщать министерству то, что Советы хотят передать нашему (т. е. чехословацкому) правительству». Пражская деятельность Якобсона была важна для советской дипломатии по многим причинам. Ведь, как верно указывает М.Ю. Сорокина, «Прага представляла особый интерес для советского руководства как один из крупнейших центров русской эмиграции, где сосредоточивалась значительная часть научной и политической элиты, поддерживаемая президентом Томашем Г. Масариком и министром иностранных дел Э. Бенешем в рамках «Русской акции». Чехословакия, «зажатая» между Германией и Россией, геополитически была обречена на выбор «покровителей», и, проводя «Русскую акцию», она фактически «покупала» свое будущее. МИД Чехословакии, устанавливая правила распределения субсидий русским эмигрантам, прямо оговаривал, что по возвращении в восстановленную Россию они должны были бы пропагандировать ЧСР в хозяйственной и культурной областях, а суммы, затраченные чехословацким правительством на их поддержку в эмиграции, должны были быть «возвращены» приглашением чешской интеллигенции в Россию и выделением государственных дотаций чехословацкой промышленности, которая бы имела перед промышленностью других стран преимущественное право. Гуманитарная помощь рассматривалась многими чехословацкими политиками как выгодное помещение политического капитала, а Масарик и Бенеш надеялись, что «Русская акция» сделает Чехословакию ведущим славянским центром Европы. Поддержка русских эмигрантов не мешала, однако, и сохранению status quo в отношениях с Советской Россией. Несмотря на отсутствие дипломатических отношений, постоянное представительство СССР энергично функционировало в Праге, а его «дипломатический информатор» Роман Якобсон – большой поклонник славянского единства – регулярно бывал «на чае» у президента Масарика».
Вот кто встречал Маяковского в Праге и информировал его личным письмом (похожим на официальный обзор прессы для полпредства) о статьях в чешской прессе. Надо заметить, что письмо Якобсона, частично приводимое Маяковским, представляет собой документ вполне своеобразный. Ибо после очевидно похвальных отзывов «в газете т. н. социалистических легионеров (и Бенеша)», затем в двух официальных органах, включая и орган Министерства иностранных дел Чехословакии (т. е. того же Бенеша), Якобсон переходит к отзыву коммунистической газеты «Руде Право», который собственно отзывом и не является, по крайней мере в изложении Якобсона:
«В коммунистической «Руде Право» – восторгаются и иронизируют по поводу фашистских газет «Vecerni listy» и «Narod» (орган Крамаржа), которые возмущены терпимостью полиции и присутствием представителя Мининдела, сообщают, что ты громил в лекции Версальский мир, демократию, республику, чехословацкие учреждения и Англию и что английский посланник пошлет Бенешу ноту протеста».
Казалось бы, за этим должно последовать более подробное описание» т. н. «фашистских» статей, однако Р. Якобсон, который в Праге (по словам Маяковского) не только пополнел, но и приобрел «некоторую солидность и дипломатическую осмотрительность в речах», предусмотрительно избавил советского читателя, к которому явно должен был обратиться после поездки Маяковский, от неприятных впечатлений. Якобсон «сообщал» поэту: «Этих газет тебе не посылаю, потерял, но посылаю следующий номер «Narod»’a, который суммирует обвинения и требует решительных мер против «иностранных коммунистических провокаторов».
Слова Маяковского об «осмотрительности в речах» – на фоне скандала 1925 г. – звучат едва ли не сигналом советским противникам Якобсона. Равным образом, в хрестоматийном стихотворении о «Товарище Нетте, пароходе и человеке» («Известия», 22 августа 1926), к «Ромке Якобсону» – проштрафившемуся пресс-атташе – позитивно относится герой-дипкурьер, который отдал жизнь за сохранность секретных документов Страны Советов, что может быть понято как полемическая реплика Маяковского, если, конечно, он был в курсе происходящего.
