Галифе у штанов были неприлично раздутые. Френч заужен в талии и ремня не требовал. Сапоги сошли и советские. Ему пришлось начистить их ваксой, найденной на полке у входной двери. Он снова себя разглядывал, оправлял китель, подтягивал штаны, бормотал под нос, что именно так и должен выглядеть предатель, ухитрившийся переметнуться к врагу за четыре дня до победы.
Потом Потанин рухнул на кровать прямо в одежде, надеясь привести в порядок мысли.
«Если меня сразу не расстреляли, то надежда есть. Однако шансы проколоться удручающе высокие. Тут не помогут ни ум, ни природная смекалка, ни умение выкручиваться из конфузов.
Не надо думать о том, что будет после возвращения, если таковое вообще возможно.
Фон Гертенберг верит Чепурнову, и основания для этого у него есть. Свое последнее задание в советском расположении Чепурнов выполнял именно для барона. Талантами не обделен, это точно. Для кого бы он еще старался за неделю до конца войны?
Что нужно барону больше всего на свете? Уж точно не погибнуть с именем фюрера на устах. Бежать ему надо, да не просто так, а вместе со своим барахлом, вывезти его в надежное место, постараться, чтобы ничего не пропало. Сдаваться он не намерен, имеет то, что можно предложить союзникам, тем самым избежать ареста и томления в лагере для военнопленных. На Западе есть заинтересованные в нем лица.
Достаточно вспомнить недавний визит представителей союзников в советское расположение. Комдив постарался, принял гостей на высшем уровне, возил их по Швайцбургу, морочил им головы. Английский майор Пол Вильямссон имел контакт с Чепурновым в коридоре офицерской столовой.
Напрямую связаться с бароном люди, в нем заинтересованные, не могли. У них имелась возможность передать информацию через его агента в советском расположении, что и было сделано.
О чем информация? Только об одном. Как и куда бежать, где именно барона встретят и каким образом переправят в безопасное место. Для устной передачи этой информации достаточно минуты в том же коридоре.
Почему мы сразу об этом не подумали? Ведь на поверхности лежало! Поэтому такие усилия, чтобы вытащить Чепурнова. Барон не может просто так броситься в объятия союзников. Это плен, лагерь, неопределенное будущее. Вряд ли те персоны, с кем у него есть договоренность, смогут его вытащить. Менять личину, уйти на дно, остаток жизни скрываться, нет, это не для барона. Как и сдача в плен представителям Красной армии. Это вообще будет катастрофа.
И все это при том, что барону надо бежать не с пустыми руками! Под боком аэродром, в замке начинается эвакуация, солдаты что-то грузят.
Я не в состоянии все сделать один, сам тут на птичьих правах! Сколько времени у меня в запасе? Ладно, день, два, три.
Информация у барона есть. Пусть Берлин взрывается к чертовой матери, здесь, на севере, он имеет фору, энное количество дней. Союзники не могут эвакуировать его открыто. За свою безопасность и престиж они тоже пекутся. Этот фон Гертенберг все же бригаденфюрер СС, военный преступник, одиозная фигура. Если уж мараться, то надо иметь гарантии.
Почему хорошая мысль пришла так поздно? Что не давало нам вытянуть эти сведения из Чепурнова в Швайцбурге?
Нет, я должен успокоиться, расслабиться, мыслить здраво. Сама информация — не самоцель, ею надо воспользоваться. Я должен находиться на месте, воспрепятствовать бегству Гертенберга и вывозу ценностей из замка, какими бы они ни были.
Надо прижучить Чепурнова. Но как?
Меня самого могут прислонить к стенке и отправить в заоблачные дали одним выстрелом. Нужно подготовиться к беседе с пристрастием, напрячь извилины, память, мобилизовать все знания».
Глава 4
Шарфюрер разбудил его через три часа, когда день еще не кончился, но уже начинал угасать.
Сначала он постучал в дверь, потом распахнул ее, перекрыл собой проем и заявил:
— Обед. Две минуты на то, чтобы привести себя в порядок. Потом следуйте за мной.
А ведь могло быть и хуже! Ничего не мешало этому самому эсэсовцу стряхнуть Олега с кровати, оттащить в подвал и пытать всеми доступными средствами. А он даже постучался, как делают нормальные цивилизованные люди.
Потанин торопливо сполоснул лицо, привел в порядок смявшуюся одежду. Короткая пешая прогулка по закоулкам западного крыла, кухня со специфическими ароматами. Рядом с ней маленький обеденный зал, в нем три стола. На стене порядком обветшалый плакат: хищная птица, оседлавшая свастику, тысячи восторженных немецких граждан под этой вот скульптурной композицией. «Нация, Германия, Рейх — на века!» Плакат, очевидно, был призван способствовать пищеварению. На кухне гремела посуда, виднелась раскрасневшаяся повариха, орудовавшая здоровенным мясным ножом.
— Присаживайтесь, вот, пожалуйста, поешьте, — пробормотала та самая полная служанка в белом переднике, которую Олег видел рядом с баронессой, вытаскивая из кухни поднос. — Вы, наверное, долго не ели, садитесь за любой стол. Это то, что осталось после обеда. Мы кормили наших солдат. Меня зовут Урсула, я в Левенштайне уже восемь лет работаю. Повариха Клара, еще есть горничная Хельга и Эрнст Шульман, управляющий хозяйством. Но он совсем неважно себя чувствует, недавно инфаркт перенес. Господин барон его просто пожалел и не уволил. Вот и вся прислуга. Теперь в замке больше нет никого, хотя раньше тут был полный штат. А вы разве не помолитесь перед обедом?
Олег еле сдержал усмешку, закрыл глаза, что-то прошептал, потом любезно улыбнулся Урсуле, поблагодарил ее за угощение. Глаза бы его не видели такую еду! Переваренная фасоль, растекшаяся по тарелке, кучка консервированной салаки, брикет хлеба, пережженный кофе. Однако он не жаловался. Если это едят немецкие солдаты, то что ему мешает? Глотать приходилось быстро. Шарфюрер стоял в дверях и грозно смотрел ему в рот. Урсула убежала по делам. Осталась повариха в недрах кухни. Теперь она мыла посуду и с любопытством поглядывала на единственного посетителя.
Майор контрразведки переваривал не столько еду, сколько информацию, полученную за последнее время. Итак, кто тут есть? Хельга, худосочная особа, с которой он столкнулся на лестнице. Дворецкий Эрнст Шульман, тот самый смешной мужчина в коротких брюках, безуспешно создающий вид, будто он выполняет свою работу.
Теперь сам замок Левенштайн. Представление о нем у Олега пока было весьма смутным. Он знал, что в восточном крыле с галереей, выходящей во внутренний двор, на самом верху обитала прислуга. На первом этаже там скорее всего располагались гостевые комнаты, возможно, казарма для охраны. Выше, в бельэтаже, жили хозяева. Потанин усмехнулся, представив себе, как барон каждое утро наслаждается видом встающего светила и проверяет, не спускается ли с холма Красная армия.
Он пока не знал, что находится в южном крыле замка, самом помпезном.
Потанин не успел допить горький кофе, как его охранник вдруг посторонился, и в столовую размашистым шагом вошел штурмфюрер СС Зигмунд Шиллер, тот самый человек, которого майор контрразведки СМЕРШ уже сейчас опасался больше прочих. На лице этого офицера застыло выражение совершенного неприятия всех представителей неполноценных рас, особенно тех, которые вызывали подозрение в сотрудничестве с большевиками.
