До самого кабинета, к слову, я тоже не дохожу. Со Смоленским сталкиваюсь в дверном проёме. Возможно, ничего подобного не случилось бы, если бы я не стала смотреть вслед той брюнетке. Но я смотрю. Зачем? Понятия не имею, для чего мне запоминать её внешность. Кажется, с сеансами мазохизма я зачастила… И если несколько минут назад мне было больно, но боль была ненастоящей, незначащей, то теперь действительно больно… Врезаюсь в него. Не оказываюсь на бетонном полу лишь благодаря тому, что он ловит меня за плечи. Как раз именно это и становится источником моей боли. Не только терпкий аромат парфюма, злой усмешкой судьбы, ставший слишком знакомым.
— Отпусти, — шиплю, поморщившись от ощущений, дёрнувшись назад.
Выходит слишком резко, порывисто. Быть может то и привлекает внимание мужчины к моему плечу, за которое он держит. Точнее, к съехавшему вбок вырезу футболки, обнажившему кожу.
— Откуда у тебя это? — мрачнеет Тимур, уставившись на сине-багровый след.
Отчим, как обычно, силу свою не рассчитывает — вот откуда. И этот синяк не единственный. Ещё один, побольше, красуется на той части тела, которой я вчера приложилась о край столешницы. Но делиться такими подробностями со стоящим напротив я, конечно же, не собираюсь.
— С момента нашего с тобой знакомства у меня их полно, — отзываюсь сухо в повторной попытке отстраниться.
На этот раз освобождение не заставляет себя ждать. Я слышу шумный выдох, предположительно, сквозь стиснутые зубы. Ощущаю напряжение, исходящее от Смоленского. Его тяжёлый требовательный взгляд, что пронизывает насквозь. Но это всё — мои догадки. Ему в лицо не смотрю. Не хочу. Упорно изучаю белый хлопок, обтягивающий мускулистый торс. И очень стараюсь гасить каждое мучительное воспоминание, связанное со всем этим.
— Я пришла за пикапом. Верни мне его, — продолжаю говорить.
Только бы не испытывать больше никаких неловких пауз.
Впрочем, этого не избежать. Владелец “Атласа” не спешит отвечать.
— Я уже подала машину в розыск, — заговариваю снова. — Не вынуждай меня ещё и “помогать” полиции в конкретных поисках.
Должно быть мои слова звучат угрозой. Мне всё равно. Пусть сколько угодно бесится на подобный речевой выверт. Захочет предъявить что-нибудь встречно — пусть предъявляет. Только машину сперва вернёт.
Ещё одна пауза…
— Знаю, что подала. И знаю, что уже отозвала, — улавливаю в его голосе снисходительную ухмылку.
Так бы и размазала её вместе с его физиономией в том бетонном растворе, что замешивают позади нас…
— Как отозвала, так и обратно в разработку попрошу вернуть, — выдаю мрачно.
О кучке строителей задумываюсь не я одна.
— Идём, — мягко отзывается Тимур. — Поговорим наедине.
Он собирается повторно тронуть моё плечо. Но я не позволяю. Отшатываюсь от него, как от прокажённого.
— Пикап. И я никуда с тобой не пойду. Тем более, если предполагаемое направление — тот кабинет.
Воцаряется очередная напряжённая пауза.
— Настя… — шумно выдыхает Смоленский.
Снова оказывается рядом. Слишком близко. А мне снова больно. Хотя по-прежнему не прикасается. Самым непостижимым образом ненастоящая боль в моей голове моментально становится физически ощутимой. В груди жжёт настолько тяжёлым мёртвым холодом, как если бы армированной плитой придавило. Но это ещё ничего. Дальше всё гораздо хуже.
— Настя! — слышу я в очередной раз.
Вот только уже не от Смоленского. Голос позади — тоже знакомый. Мужской. И я понятия не имею, откуда здесь появляется…
— Костя? — оборачиваюсь в удивлении к быстро приближающемуся к нам оперуполномоченному уголовного розыска.
На нём спецформа, а встрявшему на его пути прорабу в небрежной форме подсунуто под нос удостоверение с озвучиванием капитанского звания и полного имени, так что не остаётся ни одного человека, который не понял бы, кем именно является старший брат моей школьной подруги — он же Константин Александрович Наумов.
— Извини, малая, задержался на планёрке, поэтому опоздал, — выдаёт он будничным тоном, покровительственно приобняв меня за плечи, придвинув к себе.
А я…
Всё ещё в шоке.
Но очень стараюсь держать лицо.
— И тебе привет, — улыбаюсь ответно.
Да с такой показной радостью, аж скулы сводит.
Впрочем, “радуюсь” тут лишь я одна. Костя переключает внимание с меня на Смоленского, сверля его хмурым взглядом, а Тимур — мрачнее грозовой тучи.
— Наумов… — начинает представляться для владельца “Атласа” Костя.
Но тот его перебивает.
— Константин. Александрович. Опер. И всё такое. Я уже слышал, — отчеканивает ледяным тоном брюнет. — Рассказывать о том, кто я такой, думаю, тоже нет никакого смысла.
Больше ничего не говорит. Разворачивается, а затем идёт туда, откуда пришёл, жестом указывая нам следовать за собой. И если несколько минут назад я категорически не собиралась туда тащиться, то теперь у меня банально не остаётся возможности отказаться. Костя по-прежнему приобнимает меня за плечи, первым перешагнув порог кухни, увлекая следом и мою тушку. В кабинет Смоленского он тоже заходит первым. Останавливается аккурат напротив грузного стола, на который я стараюсь не смотреть. Последнее, к слову, удаётся откровенно паршиво. А всё потому, что изначально, отвернувшись от него, натыкаюсь взглядом на кресло. Из чёрной кожи, роскошное, удобное… то, насколько оно действительно удобное, я однажды уже испытала на себе. Вместе с двумя умопомрачительными оргазмами. И теперь не знаю, что хуже, думать об этом, или вспоминать про стол. А может быть, и то и другое вместе. Именно потому, что вместе… Изучение оставшейся обстановки тоже не особо помогает обретению морального равновесия. Её не так уж и много: самая обыкновенная деревянная полка, вмонтированная в стену, ещё одно кресло, придвинутое к столу, на которое усаживается Смоленский, да плетённая корзина для мусора. В ней, на самом дне валяется парочка скомканных белых листов, прижатых тремя пустыми бутылками из-под арманьяка, и я, страдая очередным приступом мазохизма, задумываюсь о том… почему там нет использованного презерватива, а заодно о том, что ничем подобным Тимур и со мной не пользовался.
Господи, я точно схожу с ума!
Кто-нибудь, вправьте мне мозги.
Срочно!
А ещё к венерологу отправьте.
— Вот, — грохот упавшего на столешницу ключа от пикапа вытесняет все мои бестолковые мысли. — Держи, — дополняет в полнейшем снисхождении Тимур. — Ты ведь за этим пришла? — задаёт вопрос, на который не ждёт ответа. — Вы, — выделяет. — Пришли, — бросает насмешливый взор на моего сопровождающего, попутно задвигая ящик стола, из которого достал ключ.
Тимур слегка прищуривается, вновь сосредоточившись на мне, и вальяжно откидывается на спинку кресла, пока я решаюсь подойти и забрать то, зачем являюсь. Пальцы словно прошивает разрядом тока, едва я касаюсь пластиковой облицовки. Хотя дело вовсе не в ключе. Смоленский одним порывистым жестом перехватывает мою ладонь, потянув на себя, вынуждая склониться к нему через стол ещё ближе.
