Ага, значит Пелагея — не та секретарь, а отчим на самом деле провинился. В чём убеждаюсь уже вскоре.
— Вчера, на благотворительном вечере, я немного перебрал, а Лиза… она… неправильно меня поняла, — оправдывается отчим, ссутулившись.
Лично я в столь лайтовую версию не верю. Смоленский, судя по тому, как заметно напрягаются его плечи, тоже. И даже больше.
— После того, как уважаемый Анатолий Леонидович прикончил двенадцать порций джина с тоником, он затащил мою ассистентку в подсобку, а потом отымел её с таким усердием, что это слышало минимум семнадцать человек, — сухим тоном проговаривает Тимур, делает демонстративную паузу, а после дополняет неестественно заинтересованно: — Вы точно не родные?
Хорошо, я ничего не ела и не пила. Точно бы подавилась. Как давится отчим. Кашляет он, к слову долго. За это время я успеваю не только переварить всю степень подкола со стороны Смоленского и выдать мысленно минимум десять вариантов того, что бы ему эдакого противопоставить, но и проклясть до седьмого колена… А вот вслух произношу вполне безобидное и спокойное:
— А вы с какой целью интересуетесь, Тимур Андреевич? — цепляю милейшую улыбочку, чуть склонив голову в бок в подобии заинтересованности. — Тоже скучаете по подсобкам?
Последнее — определённо лишнее. Но я не жалею. И не обращаю внимание на вытянутое от шока лицо отчима. Как и на округлившиеся в недоумении глаза сидящей рядом с ним. Продолжаю смотреть исключительно на Смоленского, лицо которого заметно каменеет, а руки сжимаются в кулак. Жаль, не успеваю вдоволь насладиться картиной его гнева. Слишком быстро он берёт себя в руки. Его плечи расслабляются, мужчина откидывается на спинку кресла, после чего лениво подбирает свою порцию алкоголя. Смоленский пьёт не вино. Арманьяк. Не разбавленный, без льда.
— Нет, — произносит тихо. — Не люблю доступное.
На его губах расцветает небрежная ухмылка. Именно в этот момент моя улыбка меркнет. Нет, не потому, что меня только что фактически оскорбили. Хотя, скорее всего брюнет именно так и считает, слишком уж прёт от него ощущение высокомерного превосходства. Я швыряю на стол салфетку, которую последние пять минут комкала в руках, дабы унять нервозность, а затем, в очередной раз проклиная свои “дивные” туфли, просто-напросто направляюсь на выход из террасы. И плевать, что они подумают.
Ухожу не далеко. Да и что уж там, добраться до уборной — и то подвиг. Низ живота скручивает острой судорогой, будто кто-то вяжет из моих внутренностей морские узлы, и я вынужденно цепляюсь за край одного из умывальников, чтоб не упасть, а то ноги подкашиваются.
Как некстати заканчивается действие обезболивающих!
Проглатываю две таблетки. Потом, немного погодя, прикинув минимальное количество времени, которое в любом случае придётся потратить на некоторых мудаков, и то, что лимит суточной дозы я превышаю ещё днём… глотаю дополнительную парочку. Скорее всего, не напрасно, потому что от новой волны боли у меня не только ноги подкашиваются — пузырёк с таблетками предательски вываливается из рук, и содержимое вываливается в раковину.
По-хорошему, всё это было бы неплохо запить стаканом молока, но и вода из-под крана тоже сойдёт, я не привередливая. С удовольствием бы умылась, но макияж потечёт, поэтому просто прикладываю холодные мокрые ладони к шее, мысленно отсчитывая уходящие секунды и свои вдохи-выдохи в ожидании, когда станет чуть легче… Легче не становится. Наоборот. Дверь в женскую уборную хлопает, а я замечаю в зеркалах массивную мужскую фигуру.
Ну да, только его “не хватает” в данный момент для всей полноты спектра моего “счастья”!
— А я всё стою и думаю, когда же ты придёшь? — комментирую чужое появление в откровенной язвительности.
Да, несу полнейший бред. Лишь бы брюнет не обратил внимания, как я цепляюсь за край умывальника с новой силой, стараясь не кривиться от боли. Он и не обращает. Смоленский останавливается за моей спиной, хмуро оглядывает устроенный мною беспорядок.
— Ты что, под кайфом? — интересуется мрачно.
— Ага, мало того, что шлюха, так ещё и наркоманка, — огрызаюсь, с сожалением разглядывая скатывающиеся вместе с водой в слив таблетки. — Всё ещё хочешь подписать контракт с моим отчимом? — добавляю, снова концентрируюсь на отражении в зеркале. — А то, мы, пусть и не родственники, но среда обитания-то одна. Вдруг это ещё похуже, чем совпадение по генам? — ухмыляюсь ядовито.
Мои слова Тимур пропускает мимо ушей. Подбирает пустой пузырёк, вчитываясь в этикетку. Едва заметно, но в зелёном взоре проскальзывает облегчение, после чего мужчина критически оглядывает меня с головы до ног и обратно.
— Тебе плохо?
Хочется сообщить о “гениальности” его дедукции, а также посоветовать, куда ему с этим несомненным “талантом” деваться по-жизни, но на деле я молчу. Прислушиваюсь к внутренним ощущениям и пытаюсь определить, смогу ли выйти из туалета, вернувшись за столик, или же позорно свалюсь где-нибудь по пути, переломав себе ноги с высоты собственных каблуков.
— И я не называл тебя шлюхой, — дополняет подозрительно мягко Смоленский, так и не дождавшись моего ответа.
Вот оно…
Последняя капля. То, от чего я моментально закипаю.
— Да ладно? — резко разворачиваюсь. — А ночью тогда что это было? Или скажешь, не ты затащил меня в несусветную глушь, а потом поимел на кухонном столе так, будто это последний трах в твоей в жизни? — вскидываю голову, глядя на него с вызовом, попутно вспоминая все сопутствующие обстоятельства. — Ты ведь уже тогда знал, кто я такая, когда увидел документы, да? — задаю вопрос, но не жду ответа, продолжая уже на повышенных тонах: — Знал! И вовсе не в фотографиях дело… Что, отчим поимел твою любимую секретаршу, и ты решил вернуть ему должок, отымев меня? Это извращённая форма мести такая, да? — выдаю следом все нехитрые выводы. — Всё, сполна насладился? Ты ведь нас сюда за этим пригласил? Почувствовал удовлетворение? Доволен? Теперь я свободна? Больше нет необходимости наблюдать твою самодовольную рожу? — разворачиваюсь на выход.
Но уйти не удаётся. Мужчина крепко обхватывает за плечи, удерживая около себя. Дёргаюсь вбок, однако попытка избавления заканчивается тем, что Тимур подаётся вперёд, прижимая собой к умывальнику, и склоняется ближе, позволяя ощущать его дыхание на моём виске.
— Да, я знал кто ты. И да, именно поэтому забрал с собой. Но в остальном ты не права, золотко. Если забыла, напомню, ещё во дворе я тебе сказал, что собираюсь лишь поговорить с тобой. А потом дождаться, когда твой отчим за тобой приедет. Я тебя ни к чему не принуждал. Ты сама этого захотела, — проговаривает убийственно спокойно, почти миролюбиво.
А я замираю. Дышу — и то через раз. Просто потому, что терпкий аромат его парфюма снова творит со мной что-то невообразимо неправильное. И мне почти уже никуда не хочется. Только бы дышать им снова и снова, позволяя себе мысленно проваливаться в дьявольски уютную пустоту.
Разве так бывает?
