На этот раз очередь здорово продвинулась – Антонина была уже третьей. Она побоялась уходить далеко от телефона, чтобы не пропустить свою очередь, и стала слушать доносящуюся из трубки музыку.
Музыка была неприятная, какая-то нервная, Антонина Васильевна начала накаляться, но тут ей сообщили, что она первая в очереди, а затем механический голос сменился живым человеческим. Только живой голос может так дрожать от раздражения.
– Справочное! – прозвенел этот голос. – Говорите! Что же вы молчите?
– К вам вчера поступила пациентка Елена Дроздаева… с отравлением…
– Вы что – врач, чтобы диагноз ставить? Вы мне только фамилию говорите!
– Я же и сказала – Дроздаева! – ответила Антонина, стараясь не раздражаться.
– Дроздова? – недовольно переспросила женщина.
– Не Дроздова, а Дроздаева!
– Что за странная фамилия? Повторите еще раз!
– Дроз-да-ева! – чуть не по буквам повторила фамилию Антонина Васильевна.
– Ах, Дроздоваева? Так бы сразу и говорили!
– Не Дроздоваева, а Дроздаева! – сердито проговорила Антонина. Ее чуткий нос уловил доносящийся с кухни подозрительный запах, но она не могла прервать разговор.
– Да, есть такая… – наконец отозвалась ее собеседница. – Находится в палате интенсивной терапии… состояние тяжелое, но стабильное. Посещения запрещены.
– Но она хоть в сознании?
– Не могу вам сказать.
– Не можете или не хотите?
– Чего я хочу – вас не касается, а только больше ничего здесь не сказано!
На этих словах женщина отключилась, а Антонина Васильевна бросилась на кухню.
Как она и боялась, кофе сбежал, а тосты подгорели. По идее они должны были сами выскочить из тостера по готовности, но тостер был старый, работал плохо и катапультировал готовые тосты через раз, под настроение.
Антонина Васильевна тяжело вздохнула, вылила остатки кофе в раковину, протерла плиту, поставила новую порцию, заложила в тостер еще два куска хлеба и села рядом, чтобы на этот раз держать процесс под контролем.
В результате она вышла из дома позднее обычного.
Как раз когда она заступила на свою ежедневную вахту, к подъезду с ревом подлетел мотоцикл, с которого слез долговязый молодой человек в синей куртке, на которой крупными белыми буквами было написано: «Скороход». Под мышкой он держал пластиковый пакет с такой же надписью.
Подойдя к двери, парень набрал на табло домофона номер квартиры и замер в ожидании.
Через некоторое время он взглянул на часы, покачал головой и снова набрал номер.
Ему по-прежнему никто не отвечал, и парень вполголоса недовольно процедил:
– Что они там, заснули, что ли?
Антонина Васильевна подошла поближе и осведомилась протокольным тоном:
– А вы, молодой человек, кто, куда и зачем?
– Курьер я, – ответил тот, недовольно покосившись на Антонину, – из фирмы «Скороход», видите? – и он с важным видом показал надпись на своей куртке.
– Видеть-то я вижу, да только это ничего не значит. Куртку можно в любом магазине купить.
– А вам-то чего надо? – неприязненно отозвался курьер. – Я не к вам пришел!
– А вот это вы зря! Не надо мне хамить! Я ведь и полицию могу вызвать!
– Зачем полицию? – удивился курьер.
– На всякий случай. Мало ли кто вы такой! Чужая душа – потемки. Может, вы вор-домушник!
– Да что вы такое говорите! Я же говорю – курьер… вот, подержите мой пакет, я вам документ покажу…
Курьер сунул в руки Антонины пакет, достал из кармана пластиковую карточку с фотографией и показал настойчивой женщине, не давая ей в руки:
– Видите, здесь написано, что я курьер… мне поручено вот этот груз доставить в сорок шестую квартиру…
– В сорок шестую! – ахнула Антонина Васильевна. – Это же квартира Дроздаевых!
– Ну да, верно, у меня в накладной именно такая фамилия. Только они не отвечают…
– Тогда вы зря звоните. Максим Петрович умер, а жена его в больнице, в тяжелом состоянии.
– Правда? Вот незадача! Что же мне делать? – Курьер грустно уставился на пакет, который держала Антонина Васильевна.
Потом его, видимо, осенило.
– А может, вы этот груз возьмете? Подержите его у себя, а когда она из больницы выйдет, отдадите!
– А что у вас за груз? – подозрительно осведомилась Антонина.
В ее голосе подозрительность смешалась с врожденным любопытством. Ей очень хотелось узнать, что доставили злополучным Дроздаевым.
– Груз… извиняюсь, урна с прахом покойного. Его, значит, кремировали, а прах отправили вдове с курьером. То есть со мной. Так, может, возьмете его на сохранение? Чтобы мне второй раз сюда не приезжать.
– Урна с прахом?! – испуганно переспросила Антонина и протянула пакет курьеру. – Нет, ни за что не возьму!
Однако курьер ловко увернулся, вскочил на свой мотоцикл, выкрикнул напоследок: «Да вы уж передайте, пожалуйста!» – и умчался в облаке выхлопных газов.
Антонина Васильевна стояла перед подъездом в растерянности, держа в вытянутых руках злополучный пакет.
Она чувствовала себя очень плохо.
Какой-то мальчишка, курьер, облапошил ее, как последнюю дуру, подсунул ей урну с прахом Максима Дроздаева – и что теперь прикажешь с ней делать?
В это время дверь подъезда распахнулась, и из него вышла Надежда Лебедева.
– Ой, здравствуйте, Антонина Васильевна! – проговорила она приветливо. – Вы уже на посту!
Тут Надежда заметила странное, непривычное выражение в глазах соседки, неуверенность во всей ее позе и пакет, который она держала на вытянутых руках, как будто в нем находилась ядовитая змея или бомба замедленного действия.
– А что это у вас? – осторожно спросила Надежда, на всякий случай держась поодаль.
– Ты представляешь, Надя… – растерянно проговорила Антонина Васильевна. – Такая странная история… приехал курьер… привез вот это… попросил меня подержать…
Она замолчала, испуганно глядя на пакет.
– Да в чем же дело? – встревоженно переспросила Надежда. – Какой курьер? Что там? Бомба?
– Типун тебе на язык! Что ты такое говоришь? Почему бомба? Это урна… урна с прахом Максима Дроздаева. Курьер эту урну доставил, а когда я сказала, что Елена в больнице, – сунул мне пакет и укатил на своем мотоцикле…
Надежда испытала смешанное чувство.
С одной стороны, это было облегчение.
В пакете не бомба, а всего лишь урна с прахом покойного, которая определенно не представляет угрозы для жизни. С другой стороны – ее удивило непривычное поведение Антонины Васильевны. Как это она позволила облапошить себя простому курьеру? И почему, спрашивается, она так расстроена?
