***
Настя выскочила на улицу, уносясь прочь подальше от злосчастного дома.
Его попытка рассказать все так, как видит он, была смешной. Просто потому, что она тоже кое-что помнила. А что не помнила, о том услышала из разговоров мамы с бабушкой или додумала сама.
Владимир Веселов возвращался тогда из ресторана, в котором пропел очередной свой вечер. Помня папу, Настя была уверена – никуда он не выскакивал и не бросался. Спокойно себе шел по переходу, возможно, думая о том, как дома встретят любимые жена и дети, или о чем-то другом. Но никак не о том, что уже через секунду из-за поворота выскочит байк, сбивающий с ног, отбрасывающий на расстояние пяти метров.
Та авария стала смертельной. Но первым погиб не Владимир. Его успели отвезти в больницу. Распознали переломы рук и ноги, нескольких ребер, а еще ушибы и забои, сотрясение. Страшно, опасно, но не смертельно. А вот тот самый Алексей Естафьев, по официальной версии находившийся за рулем, умер на месте.
Имагин… Он же Северов… Отделался испугом, ушибами, сотрясением и напрочь отшибленной памятью о событиях после того, как они с дружком уехали с набережной.
Хотя Настя всю свою жизнь считала, что никакой амнезии у одного из убийц не случалось, а это был просто способ увильнуть от ответственности.
Вот только изначально семью Веселовых волновало не это. Владимир лежал в больнице, ему предстояло провести там несколько месяцев, но это пугало намного меньше, стоило только подумать, что могло произойти. Наталья не отходила от любимого, в Киев приехали Антонина Николаевна с мужем, попеременно дежуря у сына и приглядывая за внуками, а Володя шутил, смеялся, обещал, что скоро поправится, и они с Андрейкой в тот же день пойдут играть в футбол.
Только не поправился. Открылось внутреннее кровотечение. Немного халатности врачей, немного недостатка удачи… Однажды утром бабушка, которая дежурила той ночью у кровати сына, позвонила Наталье домой, прося приехать.
Насте с Андреем сложно было понять, что значит смерть. Настя перенесла это проще. Проще, чем мама, чем Адрюша, который действительно замолчал на год.
Психотерапевт… У Андрюши его не было. У Имагина был, а у ее брата, которому помощь была необходима, не было.
Дело же переквалифицировали. Изначально оно было возбуждено против Имагина. Ведь, как он сам утверждал, за рулем был он. А потом как-то так случилось, что из подозреваемого парень стал свидетелем. Дело шло долго. Настя на процессах не присутствовала ни разу. Иногда возникала мысль о том, что ей хотелось бы. Хотелось бы посмотреть в глаза уроду, убившему ее отца, хотелось плюнуть в лицо, а еще лучше переехать точно так же, как он сделал сам. Но девочка одновременно этого боялась. Боялась, что увидь она этого человека хотя бы раз, больше не сможет забыть, а через какое-то время действительно начнет мстить.
В газетах и новостях иногда говорили о резонансном происшествии, но лиц никогда не показывали – Северов старший, не самый бедный человек, пытался хоть немного обезопаситься от огласки себя и собственного сына. В суд их с Андреем не вызывали. Дети… Что с них взять?
Закончилось же все закрытием дела. Можно было бы сказать, что Северова отпустили, но его и не держали. Он даже во время следствия жил себе спокойно дома. В своем шикарном доме, со своими богатыми родителями, его отец решал проблемы сына, а Настя…
А она носила своему ромашковые букеты… на кладбище.
Пропищав таксисту свой домашний адрес, Настя согнулась вдвое, давая волю слезам.
Водитель запросто мог бы попытаться влезть ей в душу, даже отказаться везти истеричку, но ей повезло – мужчина молча доставил ее до нужного парадного, сделав музыку погромче, чтоб девушка могла рыдать в полный голос.
В квартиру она вошла уже без слез. Бросила сумку рядом с тумбой для обуви, прошла в ванную, чувствуя на себе настороженные взгляды: сначала мамы – из гостиной, потом Андрея – из кухни. Но заговорить никто не решился.
После вчерашнего вечера, разговоры в квартире стали редкостью. Утром Настя только поздоровалась, отказалась от завтрака, сказала, что заберет вещи и вернется. Вот. Вернулась… Помыла руки, а потом направилась в свою комнату, по дороге наступила босой ногой на янтарную бусину, почувствовала боль, но даже бровью не повела.
Вчера было как-то не до уборки. У Натальи случилась истерика, Глебу пришлось уйти, а Настя с Андреем на вечер снова стали детьми, вновь переживая события семилетней давности.
Закрывшись в спальне, Настя направилась к кровати, повалилась на нее, уткнувшись лицом в подушку. Хотелось завыть, а потом снова расплакаться, но сил не было. Она могла дышать… Похоже, все. Больше ничего.
***
Наталья слышала, как Настя проворачивает ключ в замке, бросает сумку на пол, проходит мимо гостиной. Проводив дочь взглядом, она не нашла в себе сил на то, чтоб подойти.
Что сказать? Как утешить? Нужно утешать или подбадривать, поддерживать? Какие слова говорить?
Молодец, дочь, что порвала с убийцей собственного отца? Или жаль, дочь, что связалась с ним? И как только тебя угораздило?
Наталья понятия не имела что делать, а потому просто сидела и смотрела на голубой экран. Андрей где-то на кухне гремел посудой. Кажется, решил, что им не до обеда, а накормить своих женщин все же обязан. Наталья улыбнулась бы такой заботе, но забыла, как улыбаться.
Когда увидела на пороге своего дома Северова, чье лицо до сих пор иногда становилось перед глазами, обо всем забыла. Только боль, вроде бы упавшая на донышко души, вновь поднялась волной.
Он изменился за эти семь лет. Повзрослел, тогда ведь был совсем еще пацаном. А теперь – мужчина. К несчастью, мужчина, в которого влюбилась ее дочь. Наталья ведь помнила, как Настя каждый раз бежала к телефону, как светилась, возвращаясь со свиданий с ним. И как теперь быть? Кого она теперь ненавидит? Себя, его, ее, судьбу, провидение?
Стоило лицу Северова снова встать перед глазами, как в груди Натальи разливалась ярость, а еще немного удовольствие – она же видела, как он удивился, не меньше, чем она. А когда понял… Это жестоко, особенно по отношению к собственному ребенку, но женщина надеялась – он успел влюбиться в Настю. Влюбиться настолько, чтоб теперь чувствовать хотя бы капельку той боли, которая досталась когда-то ей.
Лежавший рядом на диване телефон закричал. Звонила Антонина.
– Наташ, ну что? Почему вы трубку не берете-то? Договаривались же, что созвонимся, как проводите гостя. Я вчера ждала еще, потом подумала, что вы засиделись, вот решили меня и не будить. Сейчас уже обеденное время, а от вас ни ответа, ни привета…
– Это был Северов, Антонина Николаевна.
– Что, Северов? – на том конце провода замялись. – Какой Северов?
– Настин Глеб – это Глеб Северов. Тот самый.
– Господи…
Ей всякое приходилось видеть на своем веку, но к такому она была точно не готова. А если не готова она, то что уж говорить о Настеньке?
