По внутреннему позвонили, Глеб, продолжая выводить подпись ровным почерком, взял трубку.
– Глеб Юрьевич, тут с проходной звонили…
– Что?
– Говорят, что вас там ждут.
– Пусть поднимаются.
– Не хотят, – в Глебе начало зреть раздражение. Детский сад, ей богу.
– Кто ждет?
– Девушка.
Сердце замерло. А потом забилось – быстро-быстро.
– Какая девушка? – голос же был притворно холодным и спокойным.
– Представилась Анастасией.
Бросив трубку, Глеб понесся прочь из кабинета. Обогнал слишком медленный лифт, стянул по дороге сковывающий движения пиджак, бросил на подвернувшийся диванчик, вылетел в холл.
Настя стояла у кофейного аппарата, спиной к нему. Что-то изучала. За стеклянными дверями и огромными окнами – дождь стеной, люди заходят и выходят, то и дело щелкая зонтами, стряхивая воду.
Кажется, Настя все же выбрала себе что-то, аппарат забрал у нее пятерку, потом еще одну.
Глеб мысленно поспорил сам с собой: если чай, все будет хорошо, если кофе – просто ничего не будет.
Заказать Веселова не успела. Почувствовала его взгляд, резко развернулась, а потом опустила голову, тут же покраснев.
Ей хотелось так много всего сказать, а сейчас и дышать-то получалось только через раз.
Понимая, что сама не подойдет, Глеб приблизился, остановился, но не заговорил. Так и стояли: она – смотря себе под ноги, он – сверля взглядом каштановую макушку.
– Привет, – первым не выдержал Глеб. Правда, произнося слово, он-то продемонстрировал чудо выдержки, потому что хотелось не говорить, а если говорить, то не это.
Услышав его голос, Настя вздрогнула, а потом набрала в легкие больше воздуха, вскинула взгляд…
– Ты не виноват. Я люблю тебя. Прости.
– Настька… – Глеб сжал ее в объятьях, пытаясь элементарно не задушить. А она опять расплакалась. Теперь потому, что стало легче. И уже совершенно неважно, собиралась Настя купить чай или кофе.
Глава 20
– Насть, – девушка высунула нос из-под одеяла, позволяя Глебу себя поцеловать, а потом снова укрылась с головой, переползая на его половину. – Я ушел. Чашку на кухне разбил случайно, вроде бы убрал, но ты там аккуратно, не поранься.
– Угу, – Глеб окинул скептическим взглядом укрытую белым одеялом фигуру, но, в конце концов, не удержался, снова подошел, ущипнул за очень уж вызывающе выглядывающий кусочек мягкой округлости, получил сонный, недовольный, практически укоризненный взгляд встрепенувшейся Насти, тут же сбросившей одеяло.
– Почему раньше не разбудил? – она села в кровати, окидывая его оценивающим взглядом. Выглядит опрятно, красиво – в костюме, выбрит, свеж, бодр. Не то, что она.
– Тебе рано еще. На вторую пару едешь?
– На вторую. Ты позавтракал?
– Кофе выпил, – Глеб снова наклонился, целуя теперь уже в щеку, выпрямился, отошел, взял телефон, отправил в карман. – На работе поем.
– Хорошо, – Настя снова посмотрела на Имагина, пытаясь просканировать внешний вид на предмет незамеченных пятнышек или прилипших волосков. Таких вроде не наблюдалось.
– Влад будет под подъездом в девять тридцать, он тебе позвонит.
– Угу, – Настя нахмурилась, но спорить не стала.
– Спи давай, – оглянувшись напоследок, Имагин отдал приказ, вышел из спальни, из квартиры, подъезда…
Настя же послушно опустилась на подушку, закрыла глаза, потянулась, потом снова укрылась с головой, пытаясь действительно заснуть. У нее есть еще законный час. Хотя и очень хотелось поворчать, злясь на Имагина, который, вопреки ее просьбам, привычно не разбудил.
Хотя сам ведь себе хуже сделал. Вот если бы разбудил – и ушел бы не голодный, и она чувствовала бы себя лучше. Он у них вроде как добытчик, но она-то тыл. Должна быть тылом. Вот уже полтора месяца, как должна быть тылом.
Во время поездки от бабушки до Киева, у Веселовой было достаточно времени на то, чтоб понять – стоит ей прийти к Глебу, стоит сказать, что она его любит, что не винит – все изменится. Изменится куда более кардинально, чем случилось бы, пройди та встреча с ее мамой так, как могло быть в нормальной семье.
Она больше не сможет спокойно жить дома, периодически сбегая на свидания с Глебом. Не сможет приходить домой и тихо ненавидеть Имагина, как делает мама, а потом нежиться в его ласках, так же сильно любя. Это было бы лицемерием. А еще издевательством. Как над мамой, так и над Глебом.
Нельзя было заставлять их мучиться. Хотя бы мучиться больше, чем они уже мучаются.
Видимо, это понимал и Глеб. И, как ни странно, даже Настина мама.
После разговора в офисе, они с Имагиным долго просто катались по городу. Дождь лил как из ведра, а они больше молчали, чем говорили. А если начинали говорить – то в основном извинялись. Первой не выдержала Настя, девушка просто запретила Имагину поднимать эту тему. Раз и навсегда. Она поверила бабушке. Не знала, почему именно, потому, что эта версия более походила на правду или потому, что она помогала хотя бы немного смягчить сердечные терзания, но поверила. О чем и сказала Глебу, а он не стал спорить.
Потом сидел в машине добрый час, снова за аркой, постукивая пальцами по рулю, периодически хватая телефон и откладывая его, нервничая, хуже малолетки.
Настя в это время собирала вещи и разговаривала с мамой… И он дико боялся, что этот разговор снова все разрушит. Боялся, но прекрасно понимал – Наталья имеет право рушить ему все. Но она не стала…
Глеб понял это, когда увидел в арке Настю. Одной рукой она вытирала слезы, а другой везла чемодан.
Он тогда не спросил, почему плачет, а она не спешила рассказывать. Но тот разговор с мамой навсегда отпечатался в Настиной памяти.
Еще с порога, боясь смотреть родительнице в глаза, Ася выпалила на одном дыхании, что ее Глеб не виноват и она… она его любит.
Наталья кивнула, на какое-то время скрываясь в ванной. Что Настя, что Андрей знали – там их мамочка в тысячный раз плакала. А потом женщина зашла в комнату дочери, села на кровать, следя за тем, как Настя опустошает шкаф.
Оказалось, что собрать если не всю свою жизнь, то значительную ее часть в один чемодан – это быстро и просто. Настя же справилась с этим заданием с особой резвостью еще и потому, что ее подгоняли мысли о том, как Глеб нервничает под подъездом, а мамино сердце рвется на расстоянии нескольких метров. Резать пуповину ей нужно было еще быстрей, чем это принято.
– Я приду в четверг, если… – Настя застегнула чемодан, выпрямилась, только посмотреть на маму никак не решалась, потому предпочитала гипнотизировать взглядом пол. – Если можно, – бросила один мимолетный взгляд, а потом опять под ноги.
