– Так вот почему иллюстрации в газетах столь подробные: их делали не по описаниям, – сообразила я. – Они все действительно были в той комнате.
– И много часов, – пожаловался он. – Я уже проследил за тем, чтобы данного констебля принудительно отправили на пенсию, но если выяснится, как ужасно он провел это дело, бедный старик лишится содержания. Мне это кажется слишком суровым наказанием – отправлять человека в работный дом только потому, что ему не хватило компетенции в этом деле, – добавил он. Он явно чувствовал себя немного не в своей тарелке, показывая нам, что ему свойственно сострадание, а потому я не стала развивать эту тему.
– Но согласитесь, – начала я, – если убийство не смогли расследовать должным образом, будет несправедливо повесить за него Майлза Рамсфорта.
К нему вернулась обычная суровость, и он грозно помахал пальцем у меня перед лицом.
– Это не имеет никакого значения, ведь у Майлза Рамсфорта нет алиби!
– Кажется, принцесса убеждена в обратном, – начала я.
– Принцесса привыкла все делать по-своему! – резко ответил он и так решительно закрыл рот, что скрипнули зубы. Когда он вновь заговорил, его голос был уже спокойным, он снова держал себя в руках.
– Мисс Спидвелл, я знаю ее высочество лучше, чем вы. В конце концов, вот уже долгое время задача нашего отдела – обеспечивать ее безопасность и безопасность всей королевской семьи. Принцесса Луиза часто бывает взволнованной, даже нервной.
– Вы говорите о ней как о лошади, – вставил Стокер.
Легкая улыбка тронула губы сэра Хьюго.
– Ваш отец был наездником, Темплтон-Вейн. Уверен, вы понимаете, что такое беспокойный породистый жеребец. У принцессы легковозбудимый нрав, и ей всегда потворствовали: позволяли считать себя художником и водиться с некоторыми вульгарными личностями, – добавил он, поджав губы. – Ей это не всегда идет на пользу. Она упряма, сейчас закусила удила и на полном скаку мчится прочь от здравого смысла. Ей нужно время, чтобы признать, что совершил Майлз Рамсфорт и что ее суждение оказалось ошибочным.
– Почему так вышло? – спросила я.
Он пожал плечами.
– Она считала его другом, а он оказался недостойным ее дружбы. Такому человеку, как принцесса, привыкшему всем руководить, а также к тому, что все препятствия исчезают перед ней сами собой, еще тяжелее признать тот факт, что все пошло кувырком. Она несколько раз приходила ко мне по этому делу и каждый раз выглядела все хуже, более взбудораженной. Она хотела, чтобы я снова открыл дело – но такую возможность я совершенно не рассматриваю. Но я хотел ей помочь, – сказал он, и я вдруг заметила, что его глаза светятся добротой. Несмотря на все самохвальство, он действительно беспокоился о семье, которой поклялся служить.
– Принцесса просила пригласить частного сыскного агента, – продолжал он, – но я и этого не мог ей разрешить. К тому моменту, когда она заговорила о вас, я уже так много отказывал ее высочеству, что не смог разочаровать еще раз. В конце концов я сказал ей, как вас найти, но ясно дал понять, что у меня есть определенные условия, которые сейчас я сообщу вам, – сказал он, подавшись вперед и устремив на нас обоих решительный взгляд. – Вы не будете в это впутываться, говорить с прессой и оспаривать решение суда. Вы оба хорошо меня поняли?
Я поднялась.
– Как вам будет угодно, сэр Хьюго.
Он вскочил на ноги.
– О нет! Вы ничего не поняли! Я знаю вас достаточно хорошо, чтобы понять: это безропотное согласие – дурной знак.
Я пожала плечами.
– А я знаю мужчин достаточно хорошо, чтобы понять: бессмысленно спорить с тем, кто для себя уже все решил.
– Если вы продолжите в том же духе, имейте в виду, у меня есть средства, чтобы остановить вас, – сказал он, по-бычьи наклонив голову.
– Попробуйте, – спокойно сказала я.
Он повернулся к Стокеру.
– Вы можете ее вразумить?
Стокер взглянул на него с сочувствием.
– Если вы хотели, чтобы она перестала заниматься этим делом, то должны были приказать ей вести расследование, а потом еще предложить плату.
Мы оставили сэра Хьюго вне себя от ярости. Морнадей проводил нас через отдельный выход из его кабинета и подмигнул мне, закрывая за нами дверь.
– Мне не нравится этот тип, – сказал Стокер, когда мы вышли на улицу. Утренний дождь прошел, и над городом повисли низкие, давящие тучи.
– Который? Сэр Хьюго или Морнадей?
– Угадай. – Он рассеянно шарил по карманам в поисках чего-нибудь сладкого. Наконец выудил пакетик с мятными леденцами, развернул его и с довольным видом раскусил первую конфету. Резкий свежий аромат сразу смешался с другими запахами: лошадиного пота, гниющих овощей, немытых лондонцев. Над всем этим царил промозглый дух зеленоватых вод Темзы, и я вздрогнула, ощутив, как успела полюбить этот город, который уже стала считать родным.
– Мы и правда ужасно его расстроили, – начала я. – Если бы мы сказали ему, что кто-то нам угрожал, это могло убедить его в том, что они арестовали невинного человека.
Он пожал плечами.
– Иногда с него полезно сбивать спесь. Мне больше нравится мысль, что мы сделаем за него всю работу и принесем ему на блюдечке настоящего убийцу.
– Мне – тоже. Весь вопрос в том, куда нам дальше двигаться.
На обратном пути я все ломала себе голову, каким же должен быть наш следующий шаг, вспоминая различные дела, раскрытые Аркадией Браун.
Глава 11
Наконец мы добрались до Бишопс-Фолли, намереваясь выпить чая и вернуться к работе. Но, подойдя к Бельведеру, услышали тихие стоны в кустах.
Я взглянула на Стокера.
– Это снова Патриция.
– Проклятое животное, – зло ответил он, но все-таки пошел за мной к зарослям кустов, где беспомощно болтала лапами в воздухе и жалобно стонала исполинская черепаха.
– Как ей это удается?! – удивился он.
Действительно, это непросто было объяснить. Существо таких размеров, как Патриция, не должно было с подобной легкостью переворачиваться на спину, к тому же столь удивительно часто. И ее ничуть не останавливало даже то, что из такого плачевного положения она не могла выйти без посторонней помощи. А тот факт, что, по мнению ученых, женские особи исполинских сухопутных черепах должны быть немы, не мешал ей громко и безутешно стонать от отчаяния.
– Нельзя ее так оставить, – напомнила я. – Даже если бы это не было жестоко, не забывай: его светлость очень дорожит этой старушкой.
Я неспроста назвала ее «старушкой». Лет пятьдесят назад ее с Галапагосских островов привез сюда сам Дарвин. Знаменитый ученый подарил юную Патрицию дедушке нынешнего лорда Розморрана, и с тех пор она неспешно двигалась по просторам Бишопс-Фолли. Переваливаться на спину и звать на помощь было ее новым развлечением, и каждый раз, чтобы перевернуть ее обратно, требовалась не одна пара рук.
