– Стокер, закрой рот. Сейчас ты похож на карпа.
Он сглотнул, и я убрала руку.
– Мы еще вернемся к рассказу о том, как ты находилась в объятиях пастушки, – предупредил он меня, – но сейчас нам стоит подумать о продолжении расследования.
Он сильно потряс головой, будто для того, чтобы в ней прояснилось.
– Ты правда не был удивлен тем, что открылось во время разговора с его светлостью?
Он пожал плечами.
– Это все не мое дело. Меня это не волнует, пусть сношается хоть со скотом.
Я повернулась и посмотрела на него. Уличный свет заливал одну половину его лица, а вторая оставалась полностью в тени.
– Ты ничего не понял, правда?
– Что именно?
– Его искренность была попыткой как-то залатать страшную дыру в ваших отношениях.
Стокер хмыкнул и развернулся, чтобы идти дальше. Я потянула его за рукав, заставив остановиться.
– Он не обязан был ничего нам рассказывать, – напомнила я ему. – Мог сказать, что мы просто выдумали, что видели там его имя. У нас же нет журнала, а значит, и доказательств. Он мог сказать, что был там лишь однажды или что кто-то подделал эту запись. Но он ничего из этого нам не сказал.
– И что? – спросил он резко и так холодно, будто доставал эти слова изо льда.
– Это значит, что он нам доверяет. Если бы мы решили донести на него в полицию, он оказался бы в тюрьме, Стокер. Ты же знаешь, что те древние обряды, которым предавались в Елисейском гроте, незаконны. Его бы приговорили к каторжным работам.
– Пэров не сажают в тюрьму, – заявил он, выпятив нижнюю губу.
– Не притворяйся циником. Это тебе не идет, и я все равно вижу тебя насквозь, – сказала я ему. – Это была оливковая ветвь, и неважно, готов ты в это поверить или нет.
– Правда? Вероника, он знает, что мы ничего не можем доказать. Он мог совершенно спокойно делиться с нами самыми непристойными подробностями своей жизни. Это ты ничего не понимаешь. Он же один из них: аристократ, неприкосновенное лицо.
Он снова развернулся и двинулся дальше, но мне показалось, что весь его гнев теперь улетучился. Несколько кварталов мы прошли в молчании.
– Интересно, а как мужчины, которые спят с мужчинами, решают, кто из них будет играть пассивную роль? – спросила я ни с того ни с сего.
Стокер издал какой-то странный звук, похожий на рык.
– Хватит, Вероника.
– Ну хорошо. Тогда я спрошу его светлость при нашей следующей встрече. Кажется, он не так стесняется подобных тем.
Стокер остановился как вкопанный.
– Какого дьявола ты говоришь «при следующей встрече»?!
– Виконт выразил желание продолжить наше знакомство.
– Ни черта он не получит! – взорвался Стокер.
– Боже, Стокер, ну какая тебе-то разница?
– Как это на него похоже: думать, что он может поступать как ему заблагорассудится только потому, что он лорд и хозяин поместья, – сказал он со злостью и отвернулся, а потом вдруг резко навис надо мной во весь свой внушительный рост.
– Никуда ты с ним не пойдешь. Ты не будешь наносить ему визиты. И принимать его у себя тоже не будешь.
Я так удивилась, что чуть не рассмеялась ему в лицо.
– Неужели ты правда думаешь, что я позволю тебе что-то мне диктовать? – начала я.
Он нагнулся еще ближе, так, что я ощутила у него изо рта запах дорогого виски из запасов его брата. Его губы шевелились прямо перед моим лицом, и он почти прижался ко мне всем телом. Я видела, как у него на шее тяжело бьется пульс.
– Я могу диктовать тебе эти условия, – сказал он голосом, очень напоминающим рычание. – И больше не позволю ему ничего у меня забрать.
– Я не «что-то твое», – напомнила я ему, окатив его презрением в голосе. – Меня не интересуют ваши взаимные обиды, и ты никогда не будешь указывать, с кем мне видеться. Ты мне не муж!
Я уперлась руками ему в грудь и попыталась оттолкнуть его, но он не пошевелился, поднял руки и крепко схватил мои запястья. На краткий миг мне показалось, что в его глазах промелькнула боль.
– Нет, – тихо сказал он, – я лучше, чем муж. Я – твой друг.
Мучительно медленно он отпустил мои руки и ушел.
Глава 19
На следующее утро я занялась делом, которое уже давно запланировала: разобраться с витриной американских бабочек, с ужасающей путаницей в подписях, ведь я надеялась провести вторую половину дня в Хэвлок-хаусе. Но пришедшее к полудню сообщение от Эммы Толбот нарушило мои планы.
– Сегодня она не может тебя рисовать, – сказала я Стокеру, показав записку, которую она прислала с четвертой за день почтой. – У нее давно уже что-то было запланировано на этот день. Проклятье! – пробормотала я, возмущенная такой проволочкой.
Стокер, внимательно следивший за работой своих кожеедов, только пожал плечами.
– Тогда мы просто займемся другой линией расследования.
Его голос звучал угрюмо, да и вообще за все утро он произнес не больше десятка слов. Большую часть времени он провел, завершая потрошение своего верблюда, и теперь руки и грудь у него были в прямом смысле сплошь покрыты клеем и опилками, а волосы блестели от пота. Обычно с помощью физической работы он успокаивался в сложные моменты, но сегодня это лишь служило ему оправданием для того, чтобы дать волю самым неприятным наклонностям. Верблюд теперь превратился в противную шкуру и кучку грязных костей. Шкуру Стокер аккуратно сложил. Ему предстояло еще почистить ее и просушить на специальной подставке его собственного изобретения, но сперва требовалось сделать много другой работы. Кости нужно было тщательно очистить от опилок и соединить шарнирами, а затем решить, монтировать ли шкуру обратно на скелет животного или же слепить для нее искусственную основу. Мне не хотелось думать, что он будет делать с глазами и языком.
– Что ты собираешься делать с этим беднягой? – спросила я, кивнув на кучку опилок и костей на полу.
Сначала мне показалось, что он не ответит, но он никогда не мог устоять перед соблазном поговорить о работе.
– Соберу скелет и выставлю отдельно. Потом слеплю основу для шкуры и смонтирую ее, если вообще мне удастся спасти шкуру. Мыши хорошо там постарались.
Работа была огромная; посредственный таксидермист натянул бы кожу на простую набивку, положенную на собственный скелет животного. Но Стокер не был посредственным таксидермистом. Он изобрел блестящий новый способ: выставлять скелет отдельно, а шкуру монтировать на металлический каркас его собственного изготовления. Но я ему, конечно, об этом не говорила. Ни к чему было подогревать в нем и так весьма здоровое чувство удовлетворения.
Но немного женского внимания и уважения ему точно не повредит и может улучшить его дурное настроение, решила я. Я наклонилась вперед, аккуратно сдувая пыль с нежного маленького экземпляра.
