Меня удивило не решение лорда Розморрана, а то, что он вообще утрудил себя мыслями о своих детях. Обычно его светлость (рассеянного и доброго человека) больше интересовали последние научные достижения, а не собственное потомство. Он практически передал все дела, связанные с детьми, своей сестре, ожидая, что все его прихоти будут выполняться без каких-либо усилий или волнений с его стороны. Но жизнь леди Корделии постоянно зависела от его потребностей. Ему просто не приходило в голову, что у нее могут быть собственные интересы.
– Когда вы вернетесь? – спросила я.
Она устало пожала плечами.
– Это полностью зависит от детей. Если Роуз будет хорошо себя вести и перестанет подкладывать лягушек в супницу, я, может быть, смогу приехать примерно в октябре. В противном случае мне придется жить там до тех пор, пока не настанет пора забирать мальчиков домой на Рождество. Мне не хочется оставлять его светлость в одиночестве сейчас, когда он болен, поэтому рада сообщить, что к нам на время приедет пожить родственница.
– Правда?
– Да, наша двоюродная бабушка, леди Веллингтония Боклерк.
Я приподняла бровь.
– Веллингтония?
– Она родилась в день сражения при Ватерлоо. Ее отец был адъютантом герцога Веллингтона. Она очень интересная старая леди… довольно эксцентричная.
– В чем это проявляется? – спросила я.
– Мне не очень хочется вам говорить, – уклонилась она от ответа. – Лучше вы сами составите о ней мнение.
Экипаж остановился, и леди Корделия протянула мне руку.
– До новых встреч, мисс Спидвелл.
Я обнаружила Стокера в Бельведере, он описывал содержимое одной из книжных полок. Вдруг он страстно застонал, как любовник на пике удовольствия.
– У его светлости есть «Естественная история» Плиния, все тридцать семь томов! – сказал он, поглаживая девятый том, по зоологии. Он поднял глаза и, вероятно, заметил что-то в моем выражении лица, потому что сразу же отложил книгу.
– Собирался предложить тебе чая, но кажется, нужно что-нибудь покрепче, – сказал он.
Мы поднялись в маленькую укромную комнату на втором этаже, когда-то служившую убежищем третьему графу Розморрану, который построил Бельведер, чтобы скрываться там от бесконечных требований жены и тринадцати детей, а теперь ставшую нашим пристанищем. Она пряталась среди книжных полок и разномастной мебели, там стояли удобный диван, кресло, изразцовая шведская печь, письменный стол, а также походная кровать, принадлежавшая некогда герцогу Веллингтону. К тому же за стеной был оборудован удобный ватерклозет, а потому мы спокойно останавливались здесь во время нашего прошлого приключения, и с тех пор у нас вошло в привычку приходить сюда всякий раз, когда хотелось укрыться от посторонних глаз. Старшие Боклерки с уважением относились к нашему уединению, но дети лорда Розморрана были крайне любопытны, и я постоянно натыкалась на кого-то из них в Бельведере. Эта комнатка была единственным местом без их отпечатков пальцев и ушек на макушке. На звук шагов Стокера сразу прибежали его бульдог Гексли и кавказская овчарка Бетани графа Розморрана. Сейчас она должна была лежать в ногах у хозяина, составляя ему компанию в печальный период выздоровления, но с тех пор, как Стокер поселился в Бишопс-Фолли, стала явно предпочитать его компанию, а также компанию Гексли, которого немного смущала такая преданность. Заворчав, Гексли устроился в своей обычной постели, перевернутой ступне слона, а Бет уложила свою внушительную тушу в подходящей для нее по размеру огромной корзине. Ее совершенно не волновал тот факт, что эта корзина на самом деле была гондолой, закрепленной под воздушным шаром, который, управляемый братьями Монгольфье, пролетел однажды над Версалем.
Стокер щедро разлил нам виски и протянул мне стакан. Прежде чем пуститься в свой рассказ, я подождала, пока он помешает огонь в камине и сядет в кресло. Он выслушал меня с подчеркнуто спокойным выражением лица до самого конца.
В его первых словах слышалось сочувствие, хотя сами они звучали грубовато.
– Ты что, черт возьми, совсем с ума сошла?
– Если собираешься меня оскорблять, то позволь мне сперва допить свой виски.
Стокер раздраженно вздохнул.
– Вероника, ты дала обязательство от нас обоих королевскому лицу, и это не какая-нибудь безделица. Ты обещала, что мы раскроем убийство.
– Да, именно об этом меня просили.
– Но мы же не следователи, – заметил он, теперь уже с заметной язвительностью в голосе. – Мы ученые-натуралисты.
Я махнула рукой.
– Именно. Мы обучены рассматривать жизнь во всех подробностях, собирать факты, строить гипотезы, делать выводы – все эти навыки необходимы и детективу. Мы неплохо справились прошлым летом, – напомнила я ему.
– За наши усилия нас несколько раз чуть не убили, – парировал он.
– Не ворчи, Стокер. Самой серьезной раной, полученной нами в ходе этого расследования, была та, когда ты пригвоздил меня ножом, и я тебя за это уже полностью простила.
– Это был несчастный случай, – ответил он, сердито цедя слова сквозь сжатые зубы.
– Ну конечно! Ты бы никогда не стал протыкать меня ножом намеренно, по крайней мере, сперва тебя нужно для этого хорошенько разозлить.
– Как сейчас, например? – спросил он.
– Не будь таким капризным, Стокер. От этого у тебя сжимаются губы, а ведь у тебя такой красивый рот.
Он спрятал обсуждаемую часть тела за стаканом, хорошенько глотнув виски, а я тем временем продолжала.
– Только подумай, – настаивала я, – мы двое где-то в огромном городе выслеживаем преступника на охоте, которую сами организовали. Не можешь же ты не согласиться, что нам нравилось наше прошлое приключение, а также не станешь возражать, что мы оба достаточно насмотрелись на коробки и упаковочные материалы, так что нам хватит до Нового года.
– Расскажи-ка мне все сначала, – велел он, и я рассказала, понимая, что на этот раз он внимательно прислушивается ко всему, что я говорю, с пытливостью ученого. Он закрыл глаза и запустил руки в волосы, пропуская свои длинные черные локоны сквозь пальцы.
Когда я закончила, он покачал головой, опустил руки и вновь потянулся к стакану с виски.
– Мне это не нравится.
– Да, убийство обычно бывает довольно неприятным делом, – ответила я.
– Нет, я имею в виду всю эту историю. Даже если одна половина Лондона хочет придушить вторую половину и подать ее к столу с петрушкой, меня это не касается.
– Глупости, – коротко возразила я. – У тебя очень сильно развито чувство справедливости, я такого прежде никогда не встречала. Ты ни за что не позволишь невинному человеку, такому как Майлз Рамсфорт, быть вздернутым за преступление, которого он не совершал.
