15. В конечном счете, радикализация, на которую мы, вследствие неизбежного «нейрофизиологического переворота» обречены, состоит вовсе не в разрешении языковых игр, но в устранении самого игрока – «человека, играющего в язык», этого homo ludens logos
[120].
Высказываясь метафорически, подлинным «скандалом в философии» является существование философов.
Впрочем, это не отменяет возможности быть мыслителем – тем, кто не претендует на знание (любовь к) некой мудрости, которой, конечно, нет, но пытается мыслить реальность как она есть.
«Дегуманизация познания»
16. Любые наши попытки определить реальность наталкиваются на некие границы, но единственная граница, которая тут действительно есть – это сам человек (человек, думающий о себе, что он может мыслить реальность, представляющий себя в образе некоего ментора по отношению к ней, наблюдателя, объективатора, познающего и т. д.).
Только принципиальное признание того факта, что реальность не имеет никаких «естественных» границ, что все они нами придуманы, умозрительны, мнимы, открывает перед нами принципиально новую возможность обретения себя в реальности с помощью мышления.
Речь, таким образом, должна идти, в некотором смысле, о дегуманизации познания – то есть, об изъятии и устранении «познающего» из того способа, каким мы организуем свое знание о реальности. Разумеется, речь не идет о физическом устранении человека, но лишь об устранении его привилегированного статуса – «того, кто может познать».
17. Идея убрать «познающего», «наблюдателя» из логики познания может казаться абсурдной – мол, зачем тогда это все, если мы устраняем из уравнения нас самих?
Это важно понять: мы-реальные (что бы это ни значило) неустранимы, а вот наши представления о себе как о «познающих», «наблюдателях» и «мере всех вещей» – это как раз чистой воды иллюзия и заблуждение (что я, в частности, и попытаюсь показать в этой книге).
При всем желании, мы не можем вычеркнуть себя из действительности (это и правда нелепо), но мы можем увидеть и признать мнимость некоего собственного, выдуманного нами статуса, а также и принципиальную невозможность соответствующего функционала.
18. Ирония в том, что изгоняя мнимого «себя» из этого уравнения, мы обретаем действительных себя – то, чем мы являемся на самом деле. Потому что, конечно, не мы не можем бытийствовать в реальности как представление о себе, но только в качестве себя-действительных.
Если же это действительное спрятано, экранировано представлением о «я», то оно и не функционально.
Чтобы мы ни делали, мы есть – реальны в реальности. Но важно то, каким образом организованы эти отношения нас и реальности: это могут быть отношения реальности, а могу быть мнимые отношения – как представление об отношениях.
Вообразите нарисованный на бумаге молоток и настоящий гвоздь – это наше типичное положение в отношении реального: представление против действительного.
Если мы хотим быть эффективными в реальности, мы должны быть реальным, а не нарисованным, молотком. Мы должны быть самой этой реальностью, а не фикцией, пусть и с безграничными, но выдуманными, возможностями (например, познания).
19. Да, наш мозг – это тот единственный ресурс, которым мы обладаем. Вопрос в том, как мы его используем.
По сути, речь идет о некоем инструменте, от использования которого зависит и наш урожай в реальном. Быть может, он и не идеальный – этот инструмент, и ограниченный, – но всякий действительный молоток, в отличии от нарисованного, можно использовать с толком (хотя можно и потерять в собственном гараже).
Устранение «познающего» – лишь способ условного снятия иллюзорных границ (той пунктирной сетки, которую мы набрасываем на реальность, желая внести в нее некоторую определенность). Это еще не решение проблемы. Освобождение мозга от этих пут – лишь исходный пункт и точка отсчета.
Избавляясь от «познающего» («наблюдателя») мы вовсе не лишаемся тех расчетных мощностей, которыми обладаем, благодаря функциональности нашего мозга.
Наш мозг был создан эволюцией для организации фактов действительности, и не его вина в том, что мы использовали эту его функцию не по назначению (переориентировав ее с фактов действительности на игру с представлениями о ней).
В конце концов, мы же способны сократически признать собственное незнание – «я знаю то, что ничего не знаю», – даже если все кажется нам понятным и очевидным. Пусть это и интеллектуальная уловка, но она работает как средство обнаружения новых фактов.
То есть, теоретически мы можем устранить себя как цензора, самовольно определяющего ценность и состоятельность фактов реальности в угоду предзаданному результату («потребному будущему», как сказал бы П. К. Анохин), цензора, решающего, что следует считать фактом реальности, а что нет.
Пусть это не может быть системным решением и пусть это случается лишь в единичном моменте, но это работает.
Важно, что подобная аннигиляция «нас» вовсе не лишает нас того ресурса, которым обладает наш мозг. Напротив, он делает этот ресурс куда более функциональным – мы уже не так детерминированы прошлым опытом, концептуальным аппаратом и т. д.
То есть, устраняя нашего «знайку» мы вовсе не превращаемся в «идиотов», мы лишь перестаем видеть в реальности то, что хотим, и можем увидеть в ней то, что в ней действительно происходит.
Методология мышления
21. Выводя себя из игры (лишая себя статуса игрока), мы не теряем своего присутствия в реальном. Но каковы наши возможности, обусловленные этим нашим действительным присутствием в том, что происходит на самом деле?
Именно определение этих возможностей и является, как мне кажется, наиважнейшей задачей. И решать ее можно лишь последовательно задаваясь одним и тем же вопросом – «Что такое реальность?», озадачиваясь им снова и снова по мере разработки и производства новых и новых необходимых нам интеллектуальных объектов.
«Что такое реальность?» – вопрос, который важен нам не сам по себе, и не потому, что мы действительно хотим найти на него ответ, а потому, что он позволяет нам должным образом озадачиться, обнаруживать факты и организовывать их. То есть, роль этого вопроса сугубо функциональна.
22. Реальность – это не какая-то штука, которая пылится в ларце, спрятанная от глаз любопытствующих. Реальность – это то, что происходит. Она все, с чем мы, как реальность, имеем дело.
Наше мышление тоже происходит (то есть, оно реально), и если ткань реальности едина, то наличествует, вероятно, и такой способ реконструкции нашего мышления, который является одновременно и способом реконструкции реальности – того, что происходит.
Иными словами, реальность мышления (то единственное, что нам доступно) есть предъявленная нам реальность как таковая. Поэтому задаваясь вопросом «Что такое реальность?» и проясняя через этого собственное мышление, мы обнаруживаем саму реальность.
