Даже в случае нашей смерти никаких остановок не происходит – одни химические процессы начинают преобладать над другими, и все. Меняется лишь положение вещей, но ничего не останавливается.
То, что мы в любой ситуации видим «конец», некую «завершившуюся историю», это просто наш способ видения. Реальность не поезд, который можно остановить с помощью стоп-крана. Впрочем, в поезде реальности мы движемся равномерно и прямолинейно, а потому и не замечаем действительного движения.
3. Собственно в этих «финалах», а точнее в любых промежуточных точках, которые мы определяем как данность, как нечто, как нам кажется, «фактическое» и «определенное», и состоит фундаментальное различие между реальностью и нашими представлениями о реальности.
Если реальность – это то, что происходит, мы не можем говорить о ней, используя координату времени, она здесь совершенно лишняя. Все, что есть – все происходит. Таково реальное положение вещей. Ничего другого – чего-то, что бы не происходило, – просто нет, оно исчезает из реальности за своеобразным горизонтом событий.
Однако, как мы видим, наша психика пытается избежать промежуточных форм, переходных состояний, проживания отношения отношений. Она требует определенности, которая невозможна в реальности, но возможна в наших представлениях о ней, создаваемых самой нашей психикой.
Все, что мы можем сделать, следуя этой интенции – желанию добиться определенности, – это произвести своего рода снимок реальности. Благодаря этому снимку мы, действуя как бы понарошку, можем «остановить» реальность (понятно, что получив статичный снимок некоего процесса, вы, тем самым, этот процесс, как таковой, не останавливаете).
Таким образом, возникает ситуация, которую можно было бы назвать «принципом методологической неопределенности»: мы или имеем дело с реальностью, но это сплошные промежуточные формы, отношения отношений и никакой «определенности», или же мы можем сделать некий снимок реальности – создать свое представление о ней, но будучи представленной, сама реальность исчезнет.
Иными словами, перед нами всегда стоит выбор:
• или же мы находимся в реальности и можем реконструировать реальность (видеть набор фактов, положение вещей в ситуации), но тогда мы ничего не можем о ней сказать (лишь то, что существует определенное положение вещей, набор фактов);
• или же мы имеем набор представлений о реальности, которые будут выражены некими «финалами», «означенными точками», «выявленными фазами», но никой реальности в этой репрезентации обнаружить уже будет нельзя (что, впрочем, не делает саму эту репрезентацию нереальной).
4. В основе реальности не то, что мы «наблюдаем» (именно поэтому мы и должны избавляться от привилегированного статуса «наблюдателя»), а то, что происходит. А происходит, как мы уже выяснили, нечто, что можно было бы назвать отношением сил.
Понятно, что речь идет об условных названиях, но «отношение сил» хорошо тем, что оно инвариантно, и мы можем использовать его для любых ситуаций.
Не важно, о чем мы говорим – о создании художественного произведения, об отношениях в рабочем коллективе, о господстве той или иной идеологии в обществе, о биохимии или микрочастицах – всегда есть какое-то отношение сил.
И если мы хотим приближаться к реальности, а не прятаться от нее, нам нужно выявлять именно эти отношения сил.
Впрочем, наше сознание, сформированное языком, предполагающим, по существу, только статичные формы, делает нас слепыми к отношениям. Мы их как бы пропускаем и сразу спешим к выводу – к неким «объектам» или «данностям», то есть всегда к неким результатам. Так что, всякий раз, когда мы говорим об отношениях сил, мы их скорее подразумеваем, чем видим.
Например, мы можем сказать, что два человека относятся друг к другу с взаимным уважением, то есть сообщить о двух объектах и некой абстрактной оценке того, в каких отношениях они, как нам кажется, состоят. Мы не видим самого этого отношения, но лишь «объекты» и «данности», которые, возможно, находятся в неких отношениях, которые мы определяем как-то, а возможно и нет.
Точно так же, когда мы говорим об отношениях между двумя химическими элементами – мы говорим об этих двух элементах и «окислении», «хлорировании», «расщеплении», но не можем уловить само отношение, в котором эти элементы находятся.
То есть, отношения постоянно прячутся от нас за языковым выражением (причем, это касается как «внешней», так и «внутренней речи» [Л. С. Выготский]). При этом, все, что мы на самом деле можем наблюдать, всегда является отношением отношений, а не какими-то самостоятельными «объектами».
Мы должны быть нацелены на то, чтобы увидеть отношения сил, как бы ведущих нас (могущих привести) к некоему результату (к какой-то будущей «промежуточной точке», пусть и умозрительной), который и пытается схватить наша психика, но не на то, чтобы увидеть (получить) сам результат, который обязательно окажется фикцией.
5. Озадаченность – это состояние, когда мы удерживаемся от вывода (от попыток финализации, завершения), пытаясь видеть напряжение (взаимо-отношение) сил в системе.
Это состояние и дает нам понимание, что никаких «результатов» («финала»), на самом деле, в реальности нет и не может быть, несмотря на настойчивое желание нашей психики их получить. Что, конечно, является несомненным парадоксом.
В озадаченности мы оказываемся как бы в зоне вынужденного компромисса между длящейся озадаченностью и «результатами», которые с неизбежностью возникают в нашем представлении.
Впрочем, озадаченность (даже правильная – длящаяся) в некотором смысле дискретна. Своего рода «переход хода» возникает всякий раз, когда озадаченность приводит нас к видению того, какие действия нам следует совершить в наличной ситуации (при таком положении вещей).
И подобный «переход хода» вполне может сопровождаться появлением необходимых нам (нашей психике) представлений. Но они – наши представления – всегда должны, образно выражаясь, оставаться как бы позади нас, а озадаченность идти впереди нас. При том, и то и другое должно иметь место одновременно.
Тогда возникающие представления будут поддерживать нас в тех выборах, которые мы делаем, реконструируя ситуацию (реальность) в состоянии озадаченности и осознавая необходимость этого перехода хода, – совершения некоего действия, меняющего положение вещей.
Но вслед за этим переходом (на самом деле – вместе с этим переходом), нам снова (опять-таки и как всегда) потребуется озадаченность. При этом, нам необходимо следить за тем, чтобы прежние (возникшие на этом переходе) представления не влияли непосредственно на то, как мы воспринимаем ситуацию в уже изменившемся положении вещей.
Так что, в этой игре мы обнаруживаем своего рода «принцип методологической дополнительности»:
• озадаченное мышление не начинается из ничего, так что представления всегда имплицитно присутствуют в нас и в состоянии озадаченности (более того, они даже необходимы как основа для нашего озадаченного мышления);
