Идея, таким образом, состоит в том, чтобы максимально расширить стремящуюся к схлопыванию систему отношений, не допустить этого своеобразного «коллапса волновой функции».
Система (сама наша психическая организация), в любом случае, будет тяготеть к тому, чтобы превратить всякую действительную ситуацию реальности в представление о реальности, не учитывающее реальных отношений, имеющих место в этой ситуации, а тем более во всем том «блоке», в котором она располагается.
Не позволяя же ситуации (некоему положению вещей) попасть под власть нарратива (привычных, пусть и со значительными вариациями, представлений), мы таким образом даем себе возможность увидеть в реальности те отношения, которые прежде не были нами замечены или же были просто нами проигнорированы.
Структура факта и пропозиция
16. Представим себе эту диспозицию:
• с одной стороны, есть какая-то наша озадаченность, которая обращается к некоему «положению вещей» (к некой «ситуации»), чем, по сути, создает своего рода «контекст» (причем, наша озадаченность вполне произвольно, руководствуясь лишь собственной нехваткой (дефицитом), создает именно такое «положение вещей», а не какое-то «правильное», «верное», «объективно оправданное»);
• с другой стороны, вещи данной «ситуации» (вещи из «положения вещей») сами по себе включены в какие-то другие «контексты», находящиеся за пределами того «положения вещей», которое мы, в некотором смысле, вызвали своей озадаченностью (то есть, они имеют какие-то отношения с вещами, находящимися вне данного нашего первичного «контекста», выявленного нами волюнтаристски – лишь по причине такой нашей озадаченности, и мы этих отношений не видим).
Однако, озадачиваясь отдельными вещами данного «положения вещей» (данной ситуации) как самостоятельными ситуациями (другим «положением вещей»), мы можем найти связанные с ними факты (какие-то другие вещи или положения вещей) в других контекстах, не совпадающих с изначальным.
В ситуации написания книги по методологии, озадачившись, например, вопросом книги самой по себе (книги как самостоятельной вещи некого положения вещей), можно обнаружить массу фактов, которые напрямую не связаны с «книгой по методологии». Кто сейчас издает книги? Каков средний объем книги, которую прочитывают до конца? В каком формате читают книги – в бумажном, в электронном, в виде тезисов или инфографики? Как книга должна быть оформлена, чтобы она соответствовала ее аудитории?..
Тут же возникает вопрос аудитории – это уже другая вещь данного «положения вещей», но имеющая и как бы свое, параллельное, «положение вещей», не связанное напрямую с тем, в котором я ее обнаружил. Что читает эта аудитория? Какие темы ей интересны? Какова должна быть подача материала, чтобы заинтересовать читателя? Нужны ли примеры? Какими они должны быть, чтобы аудитории их восприняла правильно? И так далее, далее, далее.
Потом мы снова возвращаемся к вопросу о книге, ее теме и т. д. – то есть, к разным отдельным вещам того положения вещей, которые составляют актуальную для нас ситуацию. По сути, каждый такой вопрос связывает (показывает отношения) данную вещь с другими вещами вне того контекста («положения вещей»), который был задан моей озадаченностью изначально.
17. Вот, собственно, эти «связанные вещи» – и есть «факты», как они понимаются в методологии мышления.
Возвращаясь к квантово-механической метафоре, можно сказать, что «факты» – это отношение запутанности двух виртуальных сущностей, грубо говоря – двух вещей, одна из которых является вещью в данном положении вещей (вещью данной ситуации), а другая – вещью из другого контекста (вещь другого положения вещей).
Причем, сейчас, в целях демонстрации самого принципа возникновения данной «запутанности» (значение этого термина я поясню в следующем пункте), мне пришлось вербализировать соответствующие вопросы, а также предполагать, что соответствующий ответ может быть легко сформулирован и высказан (именно поэтому я и взял для примера такую нехитрую ситуацию с книгой по методологии, а не вопрос, например, брачно-супружеских отношений).
На самом деле, в процессе действительной озадаченности, мы смотрим на ситуацию и вещи соответствующего положения вещей (а также и на все прочие контексты, которые нам благодаря нашей озадаченности открылись) как бы внутренним взором, как бы вне языковой матрицы. Мы пытаемся усмотреть действительные отношения вещей, увидеть нюансы, а вовсе не схватить хоть что-нибудь, чтобы облечь это в слова и выдать «общие соображения».
Вещи «положения вещей» – это не какие-то предметы, наделенные некой своей специфической сущностью и имеющие самостоятельное существование (это не какие-то штуки, которые мы можем взять и поставить на полку).
Так что, точнее сказать, что здесь мы имеем – суть – элементы ситуации (или составляющие ситуации), обязанные своим существованием самому положению вещей, в котором они находятся.
Однако, понятно, что определяя «вещь» таким образом, мы должны учитывать, что ситуации (положения вещей), с которыми мы имеем дело, обусловлены нашей собственной нехваткой (дефицитом), нашей интенцией. Думать, что, действуя таким образом, мы можем получить «вещь» целиком и «как она есть», было бы в высшей степени наивно.
Да, вещь порождается ситуацией – как системой отношений, ее создающих, как положение вещей, в котором она обнаруживается. Без этой ситуации она не существует, она – «онтологическое ничто».
Но это не наша ситуация (не та ситуация, которую мы создали, определив такое «положение вещей» своей озадаченностью), а ее ситуация – этого «онтологического ничто».
То, какой вещь видится нам в изготовленном нами «положении вещей», эта вещь, в каком-то смысле, является лишь «вещью-для-нас», но это не значит, что она сама этим исчерпывается.
При этом, мы сами, кстати сказать, являемся частью ситуации данной вещи. С другой стороны, и она сама вполне может пребывать во множестве других отношений, которые нам не очевидны.
Ситуации же, которые мы выявляем (соответствующее положение вещей) и в которых эта вещь получает свою прописку для нас, не являются чудесным способом производства вещей как таковых, но лишь средством усмотрения «их-как-то».
18. Таким образом, усматривая отношения вещей в той или иной ситуации (в том или ином «положении вещей»), мы, тем самым, создаем «вещи-для-нас», чем, надо полагать, сами эти вещи не исчерпываются.
Однако, если мы увеличиваем количество контекстов (ситуаций, положений вещей, в которых эта вещь проявляет себя через соответствующие отношения), мы как бы увеличиваем саму эту вещь («вещь-для-нас»), зона нашего контакта с реальностью становится больше, а реконструкция реальности, которую мы производим, – точнее.
Нам только кажется, что мы мыслим сознательно, что элементами нашего мышления являются суждения, высказывания, тезисы и т. п. Это не так.
Мышление – это работа интеллектуальной функции. И собственно на этом следовало бы остановиться – не продолжать данное определение, но ради большей его «понятности» приходится добавлять: «по производству интеллектуальных объектов посложнее из интеллектуальных объектов попроще».
