261. Формируя свою модель социального пространства, мы решаем, вероятно, наиболее сложную из задач в рамках чрезвычайно сложной системы, полностью развернутой в пространстве «символического», с параллельным вовлечением в нее и уровня значений, и уровня знаков. Так что неудивительно, что создание такой модели не может не развивать нашу интеллектуальную функцию и ее способность к организации сложных интеллектуальных объектов.
Практика означивания (уровень знаков) тех или иных наших состояний (уровень значений) неизбежно приводит к усложнению структуры последних. Игра знаков, спаянных с их значениями, позволяет нам сводить вместе и преобразовывать собственные состояния (уровень значений), образуя все более сложные интеллектуальные объекты.
Таким образом, я говорю (решаюсь говорить) о том, что интроецирование нами социального, по существу, и является тем, что радикально отличает нашу интеллектуальную функцию от той интеллектуальной функции, которая была дана нам изначально как интеллектуальная функция нашего психического аппарата до появления этого «символического» измерения.
262. Когда я говорю о «символическом», я имею в виду все то же определение информации – нечто, свидетельствующее о чем-то еще, кроме самого себя. Только в случае «символического» это правило работает в усложненном виде – это как бы информация следующего порядка, информация информации.
Нечто может свидетельствовать о чем-то, кроме себя самого, лишь при наличии наблюдателя – того, кто способен это свидетельство считать. В случае «символического» речь идет о том, что наблюдатель не видит того собственно, что свидетельствует о чем-то еще, кроме себя самого, но только само это свидетельство.
Так, например, когда вы видите некое слово, вы видите или то, что это слово, или то, что оно значит – что оно вам сообщает. Вы не можете осуществлять оба действия одновременно, это для вас или такой объект – слово (набор букв, их начертание и т. п.), или то, что оно значит. И вот когда мы перестаем видеть то, что несет информацию, будучи само по себе чем-то, но воспринимаем только его значение – то, что это для нас значит, мы оказываемся в пространстве «символического».
Соответственно, «символическое» – это не некое новое явление, а таким образом воспринятая нами информация (информация, воспринимаемая нами без носителя соответствующей информации). Этот носитель как бы теряется по дороге, мы же видим лишь некое значение, которое как бы существует для нас само по себе, что, конечно, тоже является иллюзией.
Впрочем, это точно такая же иллюзия, как и наше личностное «я», или как то, что мы думаем «сознательно», и прочие тому подобные иллюзии, призванные упростить нам восприятие реальности до тех схем, которые мы способны осмыслить в рамках более-менее непротиворечивых представлений.
По большому счету, все, что мы называем «представлением», есть такое «символическое», когда значение нам кажется очевидным, а то, чем оно нам дано (а носитель у информации есть всегда), нам неочевидно.
263. Следующий важный вопрос: является ли условностью разделение уровней психической организации на уровень значений (состояний) и уровень знаков (слов)?
Разумеется, да. Не может быть никаких сомнений в том, что для психики и «знак», и «значение» являются некими идентичными в своем существе нейрофизиологическими комплексами. Вопрос лишь в том, в каких отношениях эти комплексы друг с другом состоят.
То есть знаки становятся «знаками», только будучи в специфических нейрофизиологических отношениях со значениями, а те, в свою очередь, становятся «значениями» только тогда, когда образуют специфические нейрофизиологические связи со «знаками». Поэтому именно эта связь «знаков» и «значений», пусть лишь структурная, а не нейрофизиологическая, и является предметом рассмотрения в рамках нашей «теории мышления».
Действительно, в каком-то смысле и то и другое – это определенные нейрофизиологические явления (комплексы), но особенности связи между ними и создают для нас возможность представить их отношения в рамках такой структуры. И очевидно, что это вовсе не такая уж проста для психики задача – понудить одну совокупность своих элементов (нейрофизиологических комплексов) оказаться в каком-то специальном отношении с другими своими нейрофизиологическими комплексами (очевидно, что без серьезного внешнего давления и внутренней, сопротивл яющейся этому давлению мотивации это было бы невозможно).
Учитывая данные обстоятельства, вряд ли можно было бы ожидать, что мы обойдемся без трудностей, описывая процесс отношений между «уровнями» психической организации. Однако, пытаясь описать это дело иначе, особенно с привлечением таких запрещенных и откровенно испорченных слов, как «сознание», «подсознание», «неосознанное», «бессознательное», «кора», «подкорка», «первая сигнальная система», «вторая сигнальная система» и т. п., мы рискуем оказаться в непроходимой терминологической чаще.
Схема, предлагающая нам ограничиться данными понятиями – «уровень знаков» и «уровень значений», позволяет сохранить структурный компонент, но избавляет от необходимости динамической оценки. Понятно, что, если речь идет о мышлении, мы всегда имеем дело с целостным психическим процессом, и максимально правильно говорить о том, что мыслится и как это представляется.
То есть мы должны думать об интеллектуальных объектах (образуемых и движимых интеллектуальной функцией) и о том, как мы их воспринимаем (представляем), – о знаках (представлениях) и значениях как некой реальности мышления, данной нам в знаках (представлениях).
Собственно эту схему я и пытался воспроизвести здесь, лишь изредка злоупотребляя ее четкостью для обеспечения большей понятности излагаемых соображений.
264. В конечном итоге разговор о мышлении сводится к тому, какие интеллектуальные объекты мы способны создать, как работает интеллектуальная функция и насколько наши модели функциональны для решения задач реконструкции отдельных фрагментов реальности.
По существу, это всегда своего рода танец вокруг действительной реальности, который мы исполняем так или иначе, в зависимости от сложности организации пространства нашего мышления, а его эффективность определяется фактическими результатами, то есть достижением тех целей, которые были поставлены.
Главный навык мышления – это построение сложных интеллектуальных объектов, где «сложность» интеллектуального объекта – это включенность в него максимального количества фактов. И мы учимся этому именно посредством создани я своего рода симулякра реальности – «мира интеллектуальной функции». Сам он, конечно, тоже реальность, хоть ее и не увидеть, и не пощупать, и с помощью МРТ не измерить. «Мир интеллектуальной функции» есть, он реален, и мы можем на нем тренироваться.
Формирование навыков существования нашего личностного «я» в реальности «мира интеллектуальной функции» – это и есть тренировка наших отношений с реальностью, хотя в этом случае данной нам так. В конечном счете мы должны понимать, что реальность – это не то, что можно пощупать, а то, что так или иначе (и способ ее существования здесь не так важен) действительно есть.
