Из этой истории можно было бы, наверное, сделать вывод, что это стул или вся та ситуация научили меня вести себя впредь благоразумно и действовать более аккуратно. Но это не так. Во-первых, если бы предварительно эти самые интеллектуальные объекты – мяча, прыжка, полета, самого стула и т. д. не были бы во мне сформированы, то я бы и не пытался прыгать через стул. Во-вторых, необходимо учесть и все, что происходило после, а именно то количество «лекций» (точнее – нотаций), которые в связи со случившимся я выслушал от взрослых (ну и вообще, это был ужас и дикий скандал). И ведь я не просто все это выслушал, я соединял все эти реплики с тем, как выглядели мои родители, пока мы ехали в «скорой помощи» (а выглядели они, честно сказать, неважно), что делали со мной врачи (их иезуитство мне хорошо запомнилось, да и брыкался я изо всех сил) и с каким видом все это потом оценивалось и комментировалось бабушкой.
В общем, выводы, которые меня принуждали сделать из этой элементарной ситуации – по сути, стула и мячика, – были обусловлены самым настоящим штормом интеллектуальных объектов, слипавшихся в моем мире интеллектуальной функции вместе, но не по собственному какому-то их произволу, а по причине этого – чрезвычайного – поведения «других людей», которые данный шторм и вызвали. В результате этого шторма (я бы даже сказал, бури и натиска), созданного во мне «другими людьми», я, конечно, распространил все это знание на массу самых разнообразных ситуаций, которые в итоге заиграли для меня, признаемся честно, совершенно новыми красками.
Однако же после того, как машина сбила мою собаку, она, оправившись от травмы, стала останавливаться перед дорогой именно там, где это произошло, но не перед всеми дорогами сразу, и нетрудно понять почему. Если бы вся та ситуация с этим моим досадным прыжком не была бы затем проблематизирована взрослыми, если бы эти взрослые («другие люди» моего внутреннего психического пространства) не делали затем всего того, что они делали, буквально перетряхивая все мои представления о действительности, то и я бы, вероятно, лишь обходил потом тот «опасный» стул стороной, но не стал бы действовать куда более осмотрительно во множестве других ситуаций.
Короче говоря, возникновение сложной системы понятий – это вовсе не результат развития в нас некоего абстрактного «интеллекта», замеряемого IQ-тестом Ганса Айзенка или какой-то подобной методикой. Нет, за всеми этими понятиями и тем, как мы сводим их вместе своей интеллектуальной функцией, стоят «другие люди», которые не просто учили нас соответствующим словам, а, что куда важнее, давали нам ощущение реальности, используя язык, но действуя при этом не через язык, а посредством собственной активности (наличного поведения), которая как-то разыгрывалась и интерпретировалась нами внутри наших же психических пространств.
Причем все это было возможно именно потому, что сами они – эти «другие люди» – были для нас ничем иным, как такими же интеллектуальными объектами, как и прочие интеллектуальные объекты нашего индивидуального мира интеллектуальной функции. То есть действовали они на нас там же – в том же поле, в рамках того же континуума состояний, составляющих содержание нашего внутреннего психического пространства.
Единственное, быть может, отличие этих специфических интеллектуальных объектов («другие люди») нашего внутреннего психического пространства состоит в том, что хотя соответствующие действия и происходят в нас (то есть являются, по существу, нашими), но действуют они в нем – в нашем психическом пространстве – сами. Не мы их двигаем, как я подвигал тогда на свою голову, «стул», «мяч», «полет» и «прыжок» (чем бы тогда ни были для меня эти понятия), а будучи у нас же в головах они – эти наши интеллектуальные объекты «другие люди» – являются, так сказать, самодвижущимися и, более того, заставляют прочие интеллектуальные объекты этого нашего пространства двигаться по их воле.
Полагаю, что все это звучит несколько странно, с налетом даже некоторой фантастичности (да, и у меня есть такое чувство). Ситуация выглядит так, как будто бы к нам в голову забрались какие-то маленькие человечки и по своему произволу творят в ней все, что им заблагорассудится, а мы являемся лишь пассивными свидетелями этого пиратского захвата нашего мыслящего судна. Как минимум, это не вполне совпадает с нашим восприятием реального положения дел – мы искренне полагаем, что мыслим сами, а не являемся каким-то пассивным броуновским телом, направляемым хаотичным движением частиц в окружающем нас пространстве.
С другой стороны, несмотря на кажущуюся состоятельность этих наших сомнений, некие «другие люди» в нашей голове очевидно присутствуют – иначе кого мы, погружаясь в раздумья, убеждаем в том, что надо поступить так, а не иначе или что мы приняли правильное решение, хотя они с нами и не согласны, и что сначала надо понять наши аргументы и прислушаться к ним, а лишь затем делать какие-то выводы и т. д. и т. п. То есть мы очевидно с кем-то там – внутри нашей собственной головы – разговариваем. И более того, нам ведь почти что отвечают (по крайней мере, часто мы абсолютно уверены в том, что именно они нам ответят на то или иное наше возражение).
Впрочем, идея, представленная мною чуть выше, кажется даже более радикальной, нежели гипотеза наличия в нас подобных – из предыдущего абзаца – наших «внутренних собеседников». «Другие люди» – эти специальные объекты нашего индивидуального мира интеллектуальной функции, как я думаю, являются самодвижущимися, неподконтрольными нам элементами нашего собственного внутреннего мира. Звучит, как я уже говорил, абсурдно, но если мы внесем поправку на относительность происходящего, то положение дел не будет казаться совсем уж безумным допущением.
В чем должна заключаться эта поправка? С одной стороны, очевидно, что поскольку речь идет об интеллектуальных объектах нашего внутреннего психического пространства, созданных работой нашей интеллектуальной функции, то они, несомненно, наши интеллектуальные объекты (более того, они находятся внутри непроницаемого периметра нашего индивидуального мира интеллектуальной функции). С другой стороны, они – эти специальные интеллектуальные объекты «другие люди» – интегрированы у нас в некие структуры, но поведение этих интеллектуальных объектов, однако же, не может определяться динамикой соответствующих структур, потому что то, как они в действительности себя ведут, определяется тем, как они действуют на самом деле.
Давайте попытаемся все упростить и свести к некоему очень грубому примеру. Представим себе, что у нас есть автомобиль и некое представление о нем – такой, будем считать, интеллектуальный объект нашего внутреннего психического пространства. Понятно, что этот объект включен в самые разные системы, которые здесь же, в нашем психическом пространстве, расположились (контексты, классификации, функционалы). И мы понимаем, что с этим предметом могут произойти самые разные вещи – машина может сломаться, ее могут угнать, она может пострадать в результате ДТП и проч., ее надо мыть, менять ее колеса и масло, оформлять на нее страховку. Но все эти опции уже как бы вшиты в сам этот интеллектуальный, будем говорить, объект – нашу машину, и они могут быть актуализированы лишь определенными обстоятельствами, которые, в свою очередь, находятся в каких-то других системах моего внутреннего психического пространства (управление транспортным средством, переезды и перевозки, страхование, ДТП, ПДД и т. д.).
