Наконец, проходящий мимо мужчина, одетый серо и неброско, кинул ей на колени тугой сверток и поспешно удалился, ни разу не обернувшись. Она сначала меланхолично докурила уже третью сигарету, затем взяла в руки сверток. Непрозрачный тонкий пакет был перевязан резинкой, которую она и стащила с него, развернула и вытянула из пакета белый конверт.
— Ну, с богом, — сказала она сама себе, хотя была атеисткой, и извлекла из конверта пестрые картонные карточки. Это, безусловно, были обещанные фотографии. Пролистав все до последней и сложив пачку на коленях, она зарыдала и принялась истерично стряхивать их с себя, как какой-то мусор или грязь, приговаривая: — Нет, нет, не может быть…
Фотографии, кружа, разлетелись на небольшое расстояние, детишки, выгуливаемые заботливыми мамашами, тут же стали их подбирать и играться, точно с бумажными самолетиками.
— Птенчик, положи на место! — налетели мамы с одной и той же фразой каждая к своему ребенку. — Сколько раз говорила, не бери ничего с земли!
Сидевшая на крайней справа скамье девушка этого тоже не заметила. Она продолжала плакать, размазывая слезы вместе с тушью по лицу.
Это был конец. Ее конец. Жизнь окончена, и спасения не будет. Сколько у нее осталось дней? Два, три? Может, неделя? Но это уже неважно. Важно другое: впереди у нее только одно — смерть.
* * *
— Так какого, говорите, цвета машина была?
— Темного. Темного цвета. А может, и не очень темного, но явно не белого.
— Отлично, — потер руки мент, насмешливо глядя на меня и всячески издеваясь. — Осталось только найти автомобиль не белого цвета, и убийца у нас в кармане!
Я ощущала себя так, словно выдержала Ледовое побоище, притом что и наши, и крестоносцы в своих тяжеловесных доспехах — все сражались против меня одной. Короче говоря, скверно я себя ощущала. Да и выглядела, наверно, соответствующе. Нет бы пойти домой, прийти в себя, смыть всю грязь и обработать раны йодом вместо того, чтобы терпеть все эти недоверчиво-насмешливые взгляды. Кто додумался вызвать ментов? И почему я не успела убежать, как все, до их приезда? Хороши тоже одногруппники, в полицию позвонили, а самих — ветром сдуло, теперь у них свидетели — я да Ведьма. И, бросив взгляд на по-прежнему сидевшую в углу экологичку, уже давно распрощавшуюся со своей вменяемостью, может, еще при самом рождении, поправила сама себя: «Точнее, свидетель один — я». У Вики подавно ничего не спросишь, ее на «Скорой» увезли сразу в операционную. На ком же еще ментам зло срывать? Осталось лишь на мне.
Мы сидели в той же аудитории, и я по сотому разу пересказывала все недавнишние события, а они по тому же сотому разу мне не верили, не забыв даже осведомиться, а нет ли у меня справки об инвалидности. Я ответила, что с собою нет, мне ее родители на руки не дают, не положено. Слава богу, мужики осознали, что я шучу, и пригрозили кулаком. Это еще что, вот если они свяжутся с теми ребятами, что Ромкин подарок «разминировали», тогда меня точно упекут.
Экологичка так завывала свой «ахалай-махалай», что мешала всем не только слышать друг друга, но даже думать.
— Нет, я больше не могу! — сорвался один из ментов — щетинистый парень лет двадцати трех. — Уберите ее куда-нибудь! Вован, вызывай «психиатричку»!
— Брось, еще «психиатрички» нам не хватало. Попоет-попоет и перестанет, — предположил Вован. — Самой же надоест. Она что, колдунья у вас? — обратился он уже ко мне. Я еле заметно кивнула, будучи не в силах произнести ни слова, так я устала. — Понятненько. Итак, вы утверждаете, что однокурсник пытался ударить предполагаемого убийцу? — На слово «предполагаемого» я обиделась и ничего ему не ответила. — А когда ему это не удалось, вы вместе с ним покинули здание. Но вдруг, — продолжил он торжественно, — вспомнили о своей бедной, несчастной подруге, которую лишь вы могли спасти, и вернулись в стан врага, размахивая картонным мечом!
И все четверо заржали.
— Но к вашему величайшему огорчению, — продолжил тот, кому больше всех мешала жить наша экологичка, — маньяк не пожелал с вами драться и, трусливо поджав хвост, бросился наутек. Какой недобросовестный попался маньяк! — Они снова синхронно заржали. — Но вы всерьез настроились его проучить, потому выпрыгнули в окно, схватили здоровенную деревяшку и ринулись в погоню!
Если опустить экспрессию, то в целом все так и было, потому я согласно кивнула и, черкнув в объяснении: «С моих слов записано верно, мною прочитано», там же расписалась. Однако мне никто не собирался верить, они даже провели следственный эксперимент, заставив меня поднять бревно; я, нечего и говорить, на сей раз не смогла, что меня ничуть не удивило: во-первых, сказалась усталость, во-вторых, я действовала тогда, выражаясь юридическим языком, в состоянии аффекта, а некоторые, как гласят факты, еще и не такое вытворяли в вышеуказанном состоянии.
— Послушайте, — нарушила я свое гордое молчание, — я понимаю, насколько дико звучит мой рассказ, но это чистейшая правда, и сколько бы раз вы не переспрашивали, я своих показаний не изменю.
— Хорошо, — посерьезнел мент. — Назовите имя и фамилию того молодого человека, что вынес вас из этой аудитории.
— Я не знаю его фамилию, — растерялась я. — Зовут, по-моему, Олег.
— По-вашему? — вспомнил он о сарказме, как о неотъемлемой части своей личности. — Как же так, гражданочка? Два года вместе отучились.
— Господи, он посещает лекции раз в полгода! — стала я оправдываться. — Я хорошо знаю тех, кто постоянно ходит в институт, а тех, кто не ходит, — увы!
— Ну хорошо, допустим. Почему, как вы думаете, он не хотел позволить убийце полностью расчленить тело жертвы?
Ну и вопросик. Какие мне сны после этого будут сниться? Да и усну ли я вообще?
— Она ему нравилась. Так что это было вполне естественное желание.
— Откуда знаете, что нравилась? — тут же насторожились стражи порядка, почуяв след.
— Ну… — протянула я. — Это было заметно. В те несколько дней, что он присутствовал на занятиях, он так и вертелся возле нее. Она никогда не досиживала лекции до конца, и, как только она выходила, он выдерживал не более пяти минут и тоже сбегал. Мы еще посмеивались.
— То есть они состояли в интимных отношениях?
— Откуда ж я знаю? Вы такие вещи спрашиваете… — подивилась я этому народу. — И вообще, чего вы ко мне прицепились? Мне домой надо.
— Могу сказать, чего мы прицепились. Хочешь знать, как дело было? Бросила твоего Олега ваша красавица, вот он и заколол ее сгоряча. А так как вы все любви особой к ней не питали, может, завидовали, может, еще чего, вот и сговорились всем курсом его покрывать. Придумали маньяка, а мы, значит, ищи сами не знаем чего! — Его злые маленькие глазки хотели увидеть меня насквозь, запугать, припереть к стенке. Не дождетесь.
— Ах так? А Вика Ярлык, что сейчас в реанимации, тоже его бросила, да?
