— Может быть, очередную косметичку?
— Опять ты об этом! — Он облегченно выдохнул, но рано. — Я же объяснил, что… — И тут его взор наткнулся на синий бархат возле тумбочки и раскинувшиеся по полу губную помаду, тушь, пудреницу, тени, подводку… Роман запнулся. — Черт, — наконец осознал он сложность ситуации, — я даже не знаю…
— Зато я знаю, — перебила я. — Когда будешь сочинять новую историю, повествующую о попадании этого в твою квартиру, не забудь учесть тот момент, что мне доподлинно известно: эта вещь принадлежала Алене Звеньевой.
Он еще немного помолчал, глядя куда-то в пол, после изрек:
— Ладно. Хочешь правду — будет тебе правда. Но предупреждаю заранее, она тебе не очень-то понравится.
— В любом случае, она понравится мне больше, чем вранье.
— Окей, слушай. Только давай пройдем на кухню и присядем.
— Давай. — Я направилась в кухню, велев: — И захвати мой чай с бутербродом!
— Вот, блин, вредина, — пробурчал Ромка, но послушно наклонился и поднял с пола чашку с блюдцем.
Мы разместились за столом. Передо мной остывала чашка чая, но я, откусив хлеб с колбасой, не спешила запивать, опасаясь, как бы Жигунов не подсунул мне вместо оговоренного зеленого чая чай с цианистым калием. Покуда он шел за мной, он не имел возможности совершить это злодеяние, если только в кармане предусмотрительно не носит отраву. А когда готовил чай… вроде еще не было мотивов отправить меня к праотцам. И все же пить я боялась.
«Отведай ты из моего кубка!» — сызнова вспомнила я любимый фильм, но просить Жигунова выпить чай, который он приготовил для меня, разбив при этом банку и рассыпав чайные листья, которые пришлось заменить пакетиком, вслед за тем принес в комнату, поставил на пол, затем вернул обратно на кухонный стол… это слишком!
— Ответь мне для начала, — пробурчала я не очень внятно, так как все еще пыталась прожевать пищу всухомятку, — это ты ее убил? Только честно! — Ей-богу, как будто спрашивала: «Это ты слопал все варенье?» Смешно. Но нужно же как-то начинать?
— Ты что, с ума сошла? — вперились в меня два глаза цвета пронзительной синевы. Парень не покраснел и не пробовал отводить взгляд. — На кой черт мне ее убивать, скажи на милость?
Да, а если бы ты ее убил, так бы мне сразу и признался! И глазам твоим я уже не верю. Может показаться, что я стала чересчур недоверчива и мое место в психушке, откуда меня досрочно и возможно зазря выпустили в позапрошлом году, но когда человека пару раз серьезно обманут, он и впрямь закаляется.
— Я не знаю мотивов, но это не означает, что их не было.
— Их не было!! — заорал он. — Подумай сама, на кой черт мне убивать свою любовницу?!
— Что?! — Если б я стояла, непременно б грохнулась на пол! Ничего себе новость!
— Да! Могла бы, блин, сама догадаться, коли такая умная! Ты думала, откуда у меня в ванной ее косметичка? Малевалась она перед уходом, вот и забыла ее там. Довольна ответом? — Видя по моему лицу, что собеседница недовольна, прибавил, как бы извиняясь: — А я предупреждал: правда тебе не понравится. Потому как-то не стремился сначала тебе это рассказывать, знаешь!
Вот, значит, как. Любовница лучшего друга — лучшая любовница! Здорово звучит, прямо афоризм.
Я не сразу поняла, что плачу. Только когда Ромка, сменив по традиции гневный тон на нежный, попросил жалостливо:
— Ну, перестань! Пожалуйста!
Я поднесла руки к лицу и тогда только осознала, что по щекам текут слезы.
— Извини, что своим нытьем испортила твое прекрасное настроение! — грубо огрызнулась я, продолжая плакать. Но злилась я больше на себя, чем на него: откуда у меня такая реакция? Мы видимся всего четвертый раз, имели два полноценных поцелуя, а я веду себя как собственница, как жена, которая двадцать лет прожила с мужчиной и только сейчас выяснила, что тот всю совместную жизнь ее обманывал. Выходит, я все-таки влюбилась? Но почему тогда я ему не верю? По идее, к моим глазам должны быть намертво приклеены розовые очки, видящие Ромку неизменно с надписью «Перед вами лучший мужчина!» во весь его большой, наполовину закрытый челкой лоб. Видать, я действительно повзрослела и теперь, влюбляясь, сохраняю голову ясной.
— Ну зачем ты так? — мягко произнес и предпринял попытку приобнять меня, дабы успокоить, но я, чувствуя себя глубоко оскорбленной, взвизгнула:
— Не смей меня трогать! — и отстранилась.
Через несколько минут ко мне вернулись хладнокровие и самообладание. Воспользовавшись этим, я в строгой, но безэмоциональной форме велела ему расписать по минутам тот вечер.
— Ладно, сама попросила, — пригрозил он и добавил: — Ты пей чай-то, пей. — Я с опаской приблизила к лицу кружку и принюхалась, вспоминая из курса химии, что синильная кислота должна пахнуть горьким миндалем, но теряясь в догадках относительно того, а так же ли пахнет соль кислоты, как и сама кислота, а Роман начал повествование: — В половине второго ночи она, находясь у Митяя, вызвала такси. Но поехала не к родителям, как ему сказала, а ко мне. Она частенько так делала. Как это называется в медицине? Бешенство матки? Нимфомания? Так вот, одного парня за сеанс ей всегда было мало. Помнишь, ты говорила, что у нее было два постоянных парня? Любопытно, что второй — я! — произнес он почти с гордостью.
Я поставила на стол чашку.
— И тебе не стыдно? Он ведь твой лучший друг!
— Знаешь, нет, не стыдно. Митяй сам изменял ее направо и налево, каждый раз самовлюбленно расписывая мне все подробности своих подвигов. Скорее всего, он догадывался, что Аленка ему тоже изменяла, но никак не мог предположить, что с его другом.
— Чувствуется, ты от себя в восторге! — не выдержав, с укором заметила ему я. — Не понимаю, что за отношения? Все друг дружку обманывают, наставляют рога… Куда катится этот мир? — Ромка безразлично пожал плечами. — Рассказывай дальше.
— Дальше она приехала ко мне… Ты почему чай не пьешь? Остыл?
— А зачем мне его пить? — задала я дурацкий вопрос, слегка отодвигаясь от стола и не сводя взора с подозрительной чашки.
— Быть может, запив чем-то горе, ты можешь более стойко воспринимать суровую реальность этого мира, — сделал он попытку сыронизировать.
«Вдруг он прав?» — понадеялась я, придвинулась обратно к столу и, взяв в руки кружку с чаем, сделала пробный глоток. Не ощутив никакого странного привкуса, успокоилась и отпила полчашки, но тут вспомнила, что цианиды вкуса не имеют, и выплеснула то, что осталось в ротовой полости не проглоченным, прямо на деревянную поверхность стола.
— Остыл, — резюмировал Жигунов, — так я и знал.
Поднявшись, он взял тряпку и стал вытирать стол, попутно поставив чайник на огонь подогреться.
— Давно ты с ней? — спросила я, ощутив в то же время неприятный укол. То же самое я испытала в далеком детстве, когда любила одну группу, а потом случайно узнала, что солист — наркоман. Кумир померк, перестав быть кумиром. Роман для меня кумиром не был, но сегодня я отчетливо поняла, что он просто человек, с недостатками и грехами. Не Принц на белом коне, короче.
