Утомленная ремонтными работами, я, приделав-таки дверцу, убрала инструменты и, плюнув на ужин, приняла душ, после чего завалилась сразу спать, невзирая на довольно детское время. Сперва я начала думать о новой жертве, этой Раисе Степановне, которая ну никак не вписывалась в и так немного шаткий и кое-где притянутый за уши сюжет в силу того, что не имела ни ко мне, ни к предыдущим жертвам ни малейшего отношения, но неожиданно, прямо на середине мысли, меня сморил сон.
Разбудил телефонный звонок. Я подскочила на кровати и, включив бра, взяла в руки будильник. Двенадцать ноль-ноль. Легкое недоумение сменилось пониманием: это, скорее всего, родители звонят от друзей предупредить, что задержатся.
С легким сердцем сняла трубку и произнесла в нее:
— Алло. — В ответ — тишина. Наверно, что-то со связью, и мама меня просто не слышит. — Алло-о! Мам, это ты? — Снова ни звука в ответ, лишь слабо, будто как-то отдаленно, слышалось чье-то тяжелое дыхание. Я тоже молчала и дышала в трубку.
Наконец мне это надоело, и, когда я уже собиралась бросить трубку, решив, что кто-то неудачно шутит, мне ответил тихий, зловещий загробный голос, звучавший точно откуда-то из-под земли. В следующую секунду все мое тело свело ледяной судорогой, а челюсть задергалась нервной дрожью, принуждая зубы стучать друг об друга, потому что этот могильно-холодный, тихий голос спросил полушепотом:
— Хочешь умереть сегодня?
Зубы застучали, поэтому в ответ я смогла выдавить только короткий, полный страха и безысходности стон. Прислушавшись к еле различимым звукам по ту сторону провода, я поняла, что он где-то ходит. Может быть, по моей квартире?
Потушив бра, я резко вскочила с постели и, приложив трубку к груди, напрягла слух. Вроде никого нет. Но вместо того, чтобы пойти проверить, включив общий свет и походив по квартире, заглядывая во все углы, я продолжала оцепенело стоять возле кровати, точно парализованная.
Вернувшись к собеседнику, я могла довольствоваться его наигранно громким дыханием. Спокойно, это всего лишь чья-то шутка. Даже если это сам маньяк, то по телефону он меня точно убить не сможет.
Послушавшись саму себя, я все же немного успокоилась, но этого мне было мало. Я хотела знать, кто он.
— Кто это? — обрела я дар речи. Мой собственный голос звучал жестко, но несколько испуганно.
На это маньяк с превеликим садистским удовольствием ответил с еще большей замогильностью и более выразительно:
— Твоя смерть.
Я похолодела. С одного бока, понятно, что это либо прикол, либо метод устрашения. Кому-то не приглянулся мой интерес к убийствам. Но это, бесспорно, указывает на то, что я на правильном пути. И никакого маньяка на самом деле нет. Все преступления как-то связаны между собой, и Он боится, что я узнаю как. И выйду на него. С другого же бока, находясь одной дома, ровно в полночь слышать тихий загробный голос над самым ухом, представившийся самой Смертью и предрекающий тебе скорейший, но болезненный конец, — это очень страшно. Ужас сковывает сознание, вытесняет все разумные мысли и идеи, подключается шестое чувство, говорящее: «Это он. Настоящий маньяк. И он хочет меня убить. И не успокоится до тех пор, пока не сделает это».
— Я поймаю тебя! — Хотелось, чтобы это звучало грозно и бесстрашно, но вышло как-то жалко и истерично. — Выходи, козел поганый! Выходи! Где ты? — Ожидая ответа, я боялась лишиться сердца — так неистово и сильно оно барабанило в груди. Казалось, оно сейчас возьмет и вырвется из моего тела и будет жить своей совершенно автономной, отдельной от меня жизнью. А я возможно жить уже не буду. — Где ты? — повторила я громче.
То, что я услышала, было намного ужаснее, чем я могла себе предположить, задавая этот вопрос.
— У тебя за спиной.
Я вскрикнула и моментально обернулась. За моей спиной никого не было, да и во всей квартире в целом. И все же я оказалась на грани безумия. Вот лучше бы он был, честное слово. Для моей психики менее вредным было бы видеть то, что ожидалось увидеть: серийного маньяка-убийцу в длинном темном балахоне, в маске, с ножом в руке. А пустота выглядела невозможной, какой-то неправильной, она заставляла думать, будто я схожу с ума.
То, что я услышала дальше, врежется в мою память навсегда. Сколько жить буду, столько буду помнить этот запредельный мертвецкий хриплый смех из самой преисподней, который выдала мембрана, прежде чем послать в мою барабанную перепонку короткие, оглушающие в ночной тишине гудки.
Ужас был вот в чем: он знает мой номер; он знает, что я одна; он знает, что я испугалась; он знает, что я обернулась. Откуда? В эту ночь я больше не уснула.
Глава 9
Без четверти два, когда я уже слегка пообедала и гладила себе старые черные брюки, которые не жалко было надеть в лес, мне позвонила Катя. Кратко изложив свои новости, она имела неосторожность поинтересоваться моими. Тут меня прорвало. Говорила я долго и обо всем: о парне в бейсболке, что бежал за мной от института; о тетке, нагло выпихнувшей меня из подъезда дома, где я пряталась; о том, что Ромка был любовником Звеньевой и подло врал мне все это время, а ее парень Митяй, он же Ромкин друг, также имел много любовниц, помимо убитой, и считал (да и сейчас считает) это нормальным; наконец, о ночном звонке Психа в маске, подарившем мне невроз крайней степени, — время от времени обливаясь слезами в три ручья, жалея себя любимую и сетуя на жестокую, несправедливую судьбу.
Под конец эмоционального монолога я заявила:
— Я отказываюсь от расследования! Я не буду искать убийцу! Не буду, не буду! Я бою-у-усь, — ревела я. — У-у-у!
Мама тут же кинулась меня успокаивать, наглаживая по голове, а Катька делала это по телефону, уверяя, что расследование ничего не потеряет, если я его брошу, скорее даже выиграет. На слово «выиграет» я смертельно обиделась, так как считала себя неплохим сыщиком и бросила трубку. Любимова тут же перезвонила с извинениями, понимая, что моя нервная система пребывает не в лучшем состоянии и со мной сейчас обращаться нужно крайне нежно.
— Слушай, а не Ромка твой прикалывался вчера? — спросила она глупость.
— Конечно, нет. Что я его голос не узнаю? И потом он не знал, что родителей дома нет. Этого никто не знал. А маньяк этот знал. Он все про меня знает!
— Погоди. Ты ж говоришь, он голос коверкал.
— То есть? — не поняла я, так как была дурой.
Скажи мне, кто твой друг, а я скажу, кто ты, — это не про нас с Катей. И сейчас вы в этом убедитесь.
— То есть ты же не считаешь, что это был дух, правильно? Или ты уже того?…
— Я не того. Это был человек, разумеется.
— Вот. А человек в повседневной жизни замогильным шепотом разговаривать не станет. Так что не удивляйся ничему, ты могла и отца родного не узнать. Да и мать, если бы та постаралась. — Вот такую мудрую мысль выдала умница подруга.
