Я зажмурилась, а когда открыла глаза, была вынуждена признать, что галлюцинация не то что не исчезает, а даже, наоборот, прогрессирует: Убийца в белой маске достал из-за спины длинный нож и замахнулся, и от одного взгляда на это меня обуял дикий, животный ужас. Воображение, отличавшееся то ли мазохизмом, то ли реализмом, а возможно, и тем и другим, радостно нарисовало мне красочную картину того, как острое лезвие в тринадцати местах пронзает мое тело, и я почувствовала почти всамделишную боль в области живота.
Остальные не знали, что им нечего бояться. Ведь он пришел за мной. Потому что все, кому поступает предложение умереть сегодня, в этот день обязательно умирают. Такое предложение и поступило мне сегодня в 00:00. Он пришел выполнить обещание. Он всегда держит свое слово. Всегда.
Но как он нашел меня?! Как нашел?!
«Ты что, забыла? Он следит за тобой. Он все-все про тебя знает».
Когда глюк медленно, словно растягивая удовольствие от ощущения собственной всесильности и власти над жертвами, пошел на нас, держа оружие наготове, дамы сообразили, что никакой он не глюк, а самый настоящий маньяк, отправившийся на охоту, и бросились кто куда, громко вопя.
Я тоже кинулась бежать, а обернувшись через некоторое время, печально резюмировала, что мои выводы были верны, так как киллер гнался именно за мной, тогда я прибавила скорость, не желая принимать мученическую смерть, но через пару секунд споткнулась о пень и полетела лицом вниз на землю. Мне повезло, что Псих в маске успел здорово разогнаться и заметил мое падение слишком поздно, потому, споткнувшись о лежащую меня, устроился рядышком, выронив нож. Я не могла не воспользоваться случаем и потянулась к оружию, но убийца быстро очухался и, отпихнув меня, сам пополз за ножом. Тогда я ухватилась за капюшон и что есть мочи дернула на себя.
— Юля, брось! Убегай! — крикнула мне Мария Николаевна, которая единственная оказалась поблизости, не бросив меня в трудную — да что там трудную, опасную для жизни — минуту. Это была смертельная минута в смертельной схватке.
Я держала его за основание капюшона, но он был сильнее и вырвался, зато мне удалось оставить ему долгую память о своей последней жертве, которая сегодня несомненно умрет, в виде царапины от шеи к плечу — это постарался сломанный сегодня неровный ноготь правой руки.
О чем я думаю? Царапина? Это не спасет мне жизнь!
Маньяк добрался до выроненного ножа, я отскочила в сторону, и в этот момент из кустов выпрыгнули Танька, Лидка, Маня, Сашка и Димка. У последних в руках были перочинные ножики, а девчонки, встав в позу фехтовальщика, держали в руках каждая по шампуру, которые без нанизанного на них мяса выглядели устрашающе. Кстати, а куда они подевали мясо? Но что-то я не о том говорю. Короче, бывшие одноклассники вышли на тропу войны. А я-то решила, что они сбежали!
Нервно натянув капюшон, Псих в маске испуганно заметался, потом и вовсе позорно бросился наутек. Опять?! Что-то он повадился от меня бегать. Все, кроме меня, кинулись вдогонку. Я же провела ладонью по лицу, потом по волосам и решила, что пусть себе бегает, лишь бы все остались целы. Кстати, насчет всех. А где Ванька? Мясо караулит, что ли?
Я вернулась на поляну, надеясь застать его сидящим на бревне и поедающим из одноразовой пластмассовой тарелки политый кетчупом готовый шашлык, но Белова нигде не было.
— Вань! Ва-ань! — безрезультатно звала я.
Усевшись на бревно, я приказала себе привести нервы в порядок. Бесспорно то, что меня сегодня выбрали в жертвы неслучайно. Предпосылки уже были. Первая — он за мной гнался, а до того так напугал, что я чуть не угодила под колеса. Вторая — он звонил мне, чтобы возвестить о предстоящей скорой смерти. Моей, разумеется. Третья — все жертвы так или иначе связаны со мной (не считая самой последней, но, может быть, если покопать, то выяснится, что у нее день рождения совпадает с моим, или что-нибудь в этом роде). Выводы: он знает мой телефон, он знает круг моего общения, он хочет от меня избавиться. Но почему? И почему именно я? Что я ему сделала?
Ребята почему-то не возвращались. Вместо того чтобы успокоиться, я только еще пуще занервничала. Страшно было находиться в этот период одной. Господи, ну почему я не пошла со всеми на охоту на маньяка? Н-да, даже звучит смешно. Надо придумать — охота на маньяка!
Где все-таки Ванька? Итак, что делают, когда ищут пропавшую вещь? Правильно, вспоминают, где ее видели в последний раз. Блин, неужели он уснул в лодке? Убью этого раздолбая!
Лихо вскочив, я целенаправленно замаршировала к месту расположения деревянной лодки. Но то, что я увидела через двадцать секунд, начисто сломало всю мою лихость, выдержку и смелость.
Ванька лежал в той же позе, что и при нашей последней встрече. Единственным изменением было то, что вместо живота у Белова было кровавое месиво. Его веки были плотно сжаты. Им уже никогда не суждено разомкнуться. На дне лодки плескалась темно-красная жижа, и каждую секунду она пополнялась новыми каплями алой крови, стекавшей с тела убитого по бокам.
Кап, кап, кап…
Новая капля стремительно врывалась в дотоле ровную гладь кроваво-красной жидкости, и поверхность в ответ содрогалась циклическими кольцами. Не успевала она снова стать гладкой, как… Кап!
Я сжимала пальцами виски и не могла оторвать взора от равномерно капавшей на деревянное дно свежей крови мертвого одноклассника, которая непонятно чем заворожила мой разум. Мне еще много ночей подряд будет сниться этот пейзаж: лес, в лесу — поляна, на поляне — лодка, в лодке — Ванька, на дне — море крови.
И снова — кап, кап, кап…
Глава 10
— Вот так встреча, — сказал мент. Тот самый, что пытал меня в институте. Ох, как он мне не нравится! Лучше бы прислали ту опергруппу, что в моем подъезде посылку вскрывала. Вот ведь веселые оказались ребята! Впрочем, потому их, видать, и не посылают на серьезные происшествия.
— Где она? — вопросительно взвизгнул второй, обращаясь почему-то ко мне. Как будто бы я знала, о чем речь.
— Кто?
— Экологичка ваша!
— А-а, вот вы о ком. В последний раз Руслановну я видела в больнице.
— Слава всевышнему! — подпрыгнул опер и хлопнул в ладоши. — Забрали-таки! Ее куда, в нашу местную или прямиком в Кащенко?
— Да нет, что вы. Мы с ней навещали пациентку.
— Блин, какая жалость! — стукнул он кулаком по ладони другой руки, выражая этим жестом величайшую скорбь за невосторжествовавшую справедливость.
— Вернемся все же к опросу, — ледяным тоном произнес первый.
Я закатила глаза. Еще полчаса назад я была не способна на такие чувства, как гнев, негодование, ярость, раздражение. Я просто тупо смотрела на истекающее кровью тело, которое совсем недавно было моим приятелем, будучи не в состоянии самостоятельно избавиться от охватившего меня оцепенения, которое бы длилось бесконечно, если бы ребята не вернулись с «охоты» с пустыми руками и не заметили моего ступора возле лодки. Меня кто-то дернул за плечо, я зажала рот рукой и начала медленно приседать, так как больше не было сил на то, чтобы держаться на ногах, и жалобно скулить, так как не было сил на то, чтобы заорать. Наконец кто-то додумался вызвать по мобильному полицию. До сей минуты я не проронила ни слова, пребывая то ли в шоке от увиденного, то ли в скорби из-за утерянного. Когда умирает человек, это всегда большая потеря. Это отчетливо понимаешь, когда никто больше не печет тебе пирожки (допустим, бабушки), никто не дарит тебе духи, мистическим образом угадывая твой вкус (допустим, подруга или мама), тебе не дарят больше цветы, не целуют и не заставляют чувствовать себя счастливой (жених или муж), наконец, никто больше на этом свете не будет так вкусно готовить мясо и утверждать, что он тренер, когда на самом деле — набивальщик. Раньше мне это казалось ироничным, теперь — печальным и жутким.
