Однако, еще не успев дойти до остановки, я углядела отъехавший на десяток метров автобус, а также фигуру, вышедшую мне навстречу. Сначала хотела подождать, когда человек подойдет поближе, и поклянчить немного денежек, но потом узнала его и, обрадовавшись, точно халявному миллиону долларов, найденному на улице, стала набирать скорость, лишь бы побыстрее, забыв все обиды, броситься ему на шею. Что и сделала, достигнув цели.
— Юля, что случилось? Почему куртка порвана? Отчего ты плачешь? — Роман оторвал меня от себя, чтобы посмотреть в глаза. — Блин, что у тебя с лицом?
— Что, все так запущено? — иронично отозвалась я.
— У тебя губа разбита. Признавайся, с кем дралась?
— С маньяком-убийцей.
— Очень смешно! — фыркнул он, решив, что я шучу. — Ладно, не хочешь — не говори, дело твое. Но я тебя забираю, поняла, матрешка?
Впервые я обрадовалась, что он меня так назвал.
— Поняла, Ромочка. Я так счастлива, что ты приехал!
— Серь-ёз-но? — шутливым и чуть недоверчивым тоном произнес он, сделав особое ударение на букве «ё». — Ну вот и славно. Теперь ты будешь счастлива оттого, что мы уезжаем. Правда, я поглядел расписание: следующий вид транспорта лишь через полтора часа. Но мы чайку пока попьем, вещи твои сложим.
— Это будет сложно сделать. Нужно будет вернуться в дом.
— Так вернемся. За чем дело стало?
По дороге обратно я поведала ему за чем. Вернее, за кем. Всю Ромкину веселость как ветром сдуло. Он явно занервничал, а вспомнив, что не захватил с собой никакого оружия, даже затрясся. Но все равно его нынешний испуг не мог сравниться с моим недавнишним, достигшим апогея в то мгновение, когда Псих в маске вышиб дверь, а нужный ключ все не находился.
Дойдя до участка, мы побоялись пройти дальше и стали оглядываться. Дверь в дом была нараспашку, но никто из нас не желал приять ее приглашение и зайти внутрь.
Тут Роман, повернув голову в сторону соседнего участка, нецензурно выругался. Я не собиралась корить его за невежливость, поскольку в его тоне было столько неподдельного ужаса, что мне оставалось лишь проследить за его взглядом.
По соседнему участку, повернувшись к нам спиной, бежал человек в коричневом балахоне, держа курс, скорее всего, на ту самую дорогу, откуда мы пришли. Только он не хотел тратить лишнее время на то, чтобы идти в обход, а бежал прямо по участкам, перепрыгивая через невысокие заборчики и совершенно не боясь попасть на глаза редким владельцам.
— За ним! — выкрикнула я, но Жигунов охладил мой пыл, прижав к себе и закрыв ладонью рот. Затем он медленно оттащил меня за дерево, за которым мы стали укрываться. — Что ты делаешь? — спросила я тихо, когда он убрал ладонь. — Его надо поймать!
— Очумела?! Ты видела, какой у него нож? Я еще жить хочу.
Короче, тогда я так и не поняла: не то Роман Валерьевич Жигунов был тем еще трусом, не то Юлия Сергеевна Образцова была тем еще очумелым камикадзе.
Когда Псих в маске скрылся из вида, мы вошли в дом. Все осталось по-прежнему. Стол как стоял себе по центру прохода, так и остался стоять. Дуршлаг, именовавшийся ранее дверью в столовую, висел на одной петле. Похоже, в дом маньяк не возвращался. Но что же он делал на соседнем участке? За то время, пока я падала в сугробы и носилась между незнакомыми домами, а потом встретила Ромку, он мог запросто уйти другим путем — через лес. Может, он ждал, что я вернусь одна, и собирался завершить начатое, то есть сделать меня трупом? Но углядел издалека, что у меня появился защитник, и сбежал? Хотя этот самый защитник и сам испугался киллера, что и доказал, спрятавшись за деревом.
— Матерь Божья! — ужаснулся Жигунов от внешнего вида жилища и покрепче меня к себе прижал, наверно, чтобы удобнее было мной прикрываться на случай, если вернется маньяк. — Да здесь развернулась целая баталия!
— И уже успела свернуться.
Обойдя стол, Ромка стал оттаскивать его на законное место, не меняя ошалелого выражения лица, а я пошла за сумкой и пакетом, еще не распакованным до конца, и принялась складывать в него все вещи, которые сегодня успела вынуть.
— Ё-о, — присвистнул мой парень, зайдя в комнату и заметив выбитое окно. — Он что, опупел?! Долбаный псих! Как он тебя нашел? Кому ты говорила, куда едешь?
Мы вернулись на улицу, я заперла дверь на второй замок, тот, что остался целым.
— Только Катя знала. Еще ты. А родителям я не сказала, но они, я думаю, сами догадались. Куда еще могла Катька меня привезти?
Когда мы вышли с участка, Ромка сказал:
— Мы сейчас поедем в отделение. Ты должна все рассказать, а также пройти медицинское обследование, чтобы врачи документально зафиксировали твои синяки.
Я покачала головой:
— Синяки — ерунда, они не относятся к делу. Я сама упала, сама разбила губу о бревно.
— Но написать заявление ты обязана. Он же напал на тебя!
— Нет, — опять покачала я башкой. — Они снова сделают выпад о том, что он якобы мне померещился, меня же и обвинят ко всему прочему. Типа это я, напившись в доме подруги, стала буянить и разбила стекло, но испугалась, что она будет ругаться, и придумала историю с маньяком. Хотя… — Я посмотрела на Романа. — Ты же тоже его видел, верно?
— Нет, — нахмурился он. — Я, конечно, его видел, но сам в полицию не заявлюсь. Не люблю я их.
— Тогда и говорить не о чем.
Мы дошли до остановки. Там находилась женщина средних лет с большой спортивной сумкой в ногах, она все время в ней копошилась, точно проверяла, не забыла ли чего туда положить, так что нас своим вниманием не удостаивала, и все же мы решили переговариваться вполголоса.
— Но ты обязана сказать хотя бы своему другу следователю, — настаивал Жигунов. — Иначе ему скажу я. Я ведь обещал наблюдать за тобой.
— Следить, — поправила я язвительным тоном.
— Нет, наблюдать. Оберегать. Защищать.
— Хорошо, я расскажу ему, — сдалась я, так как по натуре являлась человеком кротким и покладистым, ежели не наступали какие-то чрезвычайные обстоятельства.
В автобусе редкие пассажиры кидали на меня осуждающие взгляды, брезговали прикасаться. Сперва я удивлялась такому положению вещей, пока не вспомнила, как выгляжу со стороны: многострадальная куртка снова порвана, на губе — запекшаяся кровь, джинсы грязные. В пакете были запасные, но я совершенно забыла переодеться. Впрочем, в таком состоянии и адрес свой забыть можно, чего уж говорить о другом. Апофеоз наступил, когда одна тетка, бросив на меня, и без того уже стесняющуюся своего вида, очередной уничижительный взгляд, произнесла едким голосом:
— Дожили. Уже бомжей в общественный транспорт пускают.
— Но ведь вредных, жирных и страшных, как цунами, пускают! — с веселостью в голосе, настолько ему свойственной, вступился за даму сердца Роман.
