В то время выходило много книг с теориями, подкрепленными выборочными научными рассуждениями, что родители мало влияют на развитие ребенка, если не считать передачи генов. Как близкий друг Тома и Боба; как сын; как ученый, подготовленный для работы с привязанностью; как клиницист, неравнодушный родитель и сознательный гражданин, я возмущался неточностью этих заявлений. Да, их приверженцы совершенно в этом убеждены, но все выглядит недвусмысленно.
Мое образование, знание научной литературы настойчиво подсказывали: авторы публикаций о том, что воспитание не имеет значения, заблуждаются. Важно, что правительство начало сокращать финансирование общинных программ поддержки неблагополучных семей. Обосновывалось это тем, что государственные средства не стоит тратить на родителей: раз дело в генах, детям это все равно не поможет. Отчаяние способствовало моему выздоровлению, а заявление, что родители не имеют значения, стало лучшим мотиватором. Туман замешательства рассеялся, и я решился возразить этим взглядам.
Я достал из кладовки ту самую зеленую записную книжку с рукописью Tuesday — Sunday и включил компьютер. Следующие несколько лет я выписывал то, что понял из размышлений, твердых эмпирических данных и тщательных научных рассуждений. Из этих нитей я сплетал новую книгу, в которой надеялся представить железные научные доказательства значения отношений, в том числе с родителями. Этот труд я назвал The Developing Mind («Развивающийся разум»). С радостью могу сказать, что книга помогла защитить от сокращения финансирования общинные программы, в том числе по помощи неблагополучным семьям и их детям.
Я рассказал эту историю, потому что она была критически важна для моего осмысления разума. В мире научных публикаций личные рассуждения в ткани профессиональной или научно-популярной книги обычно считаются неуместными. В рецензируемых статьях взгляд на психическую жизнь изнутри, казалось, совершенно исключен. Один издатель как-то сказал, что обнажать психическую жизнь психотерапевта «непрофессионально», и мне следует оставить подобные вещи для личных дневников.
Эту позицию можно понять, если вспомнить, что новое знание должно быть основано не на личном мнении, а на тщательных наблюдениях за феноменом. Научная психология, как мы видели, занимает такую позицию уже почти сто лет. Субъективность покинула область «уместных» для исследования разума данных.
Но если разум — это научно изучаемый феномен, а субъективная реальность — одна из его подлинных граней? Как изучать разум, не погружаясь в субъективный опыт и не пытаясь выразить феномены, которые мы испытываем? Не будет ли лишенному субъективности подходу не хватать чего-то очень важного? Не вырвет ли такая позиция разум «из контекста»? Рассмотрим это подробнее в следующей главе.
После того как была опубликована книга The Developing Mind, меня попросили провести мастер-класс для родителей и рассказать, как разобраться в многочисленных исследованиях привязанности и применить эти идеи в воспитании. Практическое руководство Parenting from the Inside Out («Родительство: подход изнутри») я написал совместно с Мэри Хартцелл — директором детского сада моей дочери, с которой мы вместе вели мастер-класс по воспитанию. Его отказались публиковать несколько издательств. Нам объясняли: читатель не хочет слышать, как «заглядывать внутрь» и познавать себя, чтобы стать лучше как родителю. Люди хотят, чтобы им объяснили, что не так с детьми и как изменить их поведение.
Мы с Мэри знали, что научные исследования поддерживают как раз подход изнутри наружу, поэтому можете представить, какое отчаяние вызывали у нас эти противоречия и отказы. Наука ясно заявляла: лучший предиктор здоровой детской привязанности — не единственный фактор, но подтвержденный, надежный прогноз здорового развития стойкости и благополучия у ребенка — это понимание родителями того, как их детский опыт повлиял на их собственное развитие. Мы были верны науке и, к счастью, нашли своего издателя.
Наука о разуме требует учитывать размышления о субъективной, лично переживаемой реальности. Поиск сути, смыслообразование, рассуждения о памяти, самоосознание, управление эмоциями, открытый разум — все это субъективные переживания родителя, поддерживающие развитие способности к гибкой устойчивости у ребенка. С точки зрения практики всем этим способностям можно научить, и они формируют развитие малыша. Изучение разума, как мы видим, показывает, как отношения, тело и мозг создают личность и будущее человека. Это, пожалуй, самоорганизующийся аспект разума, полностью воплощенный в теле и отношениях. Последние определяют направление и природу энергоинформационного потока между нами и внутри нас. Причем в течение всей жизни.
Отказы публиковать рукопись о воспитании были для меня прямым требованием: «Никаких чувств, только факты». Но разве можно по-настоящему говорить о разуме, игнорируя субъективные ощущения психической жизни? Работая по договору над созданием учебника, я должен был писать о влиянии психической травмы на разум и об исцелении от нее. Попытка включить в него и факты, и чувства, да так, чтобы кто-то захотел это опубликовать, провалилась. Эта неудача, казалось, усугубила горе от потери не только Тома, но и наших важных многолетних отношений. Повторяющиеся отказы публиковать продолжение этой книги, посвященное воспитанию «изнутри наружу», напоминали о том отчаянии. Я был подавлен беспомощностью.
Смерть Тома стала болезненной частью моей жизни. Этот человек много дал мне не только в отношении нашей связи, но и в плане собственной внутренней силы. Жизнь полна потерь и приобретений, и теперь я был наполнен болью. Фигуры привязанности формируют то, кем мы являемся. Но что мы делаем, теряя такие краеугольные камни нашей жизни и разума?
Жизнь течет по мере того, как энергия и информация ежесекундно преобразуются в пространстве и широком спектре эмерджентно возникающих возможностей. Мы раскрываемся, когда, как энергоинформационный поток, непрерывно превращаемся из потенциального в действительное и обратно в море возможностей. Видимо, это интеллектуализация, позволяющая мне отстраниться, даже теперь, когда я пишу эти строки, от тогдашней болезненной реальности и утраты? Потеря человека, которого ты любишь, который сформировал тебя, вызывает ужасные ощущения.
Да, мы не в силах остановить непрерывное течение мгновений, разворачивающихся одно за другим. Можно вести жизнь камня: ничего не чувствовать, ни с кем не сближаться. У тел, которые мы населяем, число мгновений не бесконечно: даже «камень» однажды прекращает жить. И тем не менее острая тоска по постоянству, привязанности к любимым и собственной жизни перед лицом неизбежной преходящности, по-видимому, отражает глубинную экзистенциальную борьбу человека. Природу этого явления красиво выразил поэт и философ Джон О’Донохью, близкий друг моей семьи. Незадолго до его смерти во время интервью по радио ему задали вопрос, тревожит ли его что-нибудь еще. Он ответил, что «время было как мелкий песок у него в руках» — что ни делай, удержать нельзя.
Когда я пишу о Томе, я вспоминаю, что тогда у меня было то же щемящее чувство. Мысли о нем приносят отчаяние, которое расширяется, если упомянуть о Бобе и Джоне. Все они, так много значащие для меня, слились в одну большую утрату. Говорят, что время лечит. Но поскольку время, может быть, нереально, что на самом деле смягчает горе? Несчастье завело в тупик, и иногда меня наполняли внезапные приливы грусти и образы прошлого. Больше нельзя договориться с Томом о встрече, нельзя с ним связаться. Острое горе дополняется каким-то неприятным отсутствием легкости, расслабленности. Я не мог назвать это расстройством, но это была «расстроенность». Я был в «беспорядке». Иногда оказывался не способен нормально функционировать, находился в состоянии «дисфункции»
[24]. Со мной было что-то не так, неблагополучно.
