Отношения глубоко формируют и преобразуют нас. В то время было ощущение, что с любовью и жизнью возникает что-то новое, глубоко волнительное. Когда я теперь размышляю об этом, вижу, что в новом тысячелетии и расширились мои профессиональные увлечения, и разум открылся новым горизонтам, которые я никогда до этого не представлял частью своей жизни. Личное было неотделимо от профессионального, субъективное переплеталось с объективным. Я целиком открылся для нового, возникающего за пределами моего понимания и власти. У меня было чувство, что лучше всего просто позволить этому происходить, открыть разум и не пытаться заставить жизнь идти в каком-то узко заданном направлении.
В первом десятилетии нового тысячелетия у меня завязались дружеские отношения с упомянутыми выше и другими чудесными людьми, и разум получил приглашение иначе взглянуть на то, кто мы такие, по-новому изучить и выразить тайну нашего бытия.
Во время этой декады я сблизился с Джеком Корнфилдом, который одним из первых перенес практику осознанной внимательности из Юго-Восточной Азии на Запад. Джек еще в 1970-х годах сделал медитацию прозрения, характерную для тхеравады — одной из школ буддизма, — доступной широким слоям американцев. Он был одним из первых учителей Джона Кабат-Зинна по этой медитации. Когда мы начали общаться и вместе преподавать, я поразился, как много объединяющего у этой 2600-летней традиции с ее культурными ценностями и медитативными практиками и у открытий межличностной нейробиологии. Совместная работа с Джеком постоянно побуждала меня изучать все новые, иногда пугающие сходства духовных практик и науки. Вскоре мы их рассмотрим.
Тогда, в начале тысячелетия, я работал преимущественно клиническим психиатром и занимался детьми, подростками, взрослыми, парами и семьями. Тем не менее я был одержим идеями, и меня одолевали вопросы о времени и том, что можно, а что нельзя увидеть. Я задумывался, как связать наши отношения и воплощенный мозг с практикой внимательного осознавания. Где точки пересечения отношений и медитации?
Как психиатр и ученый, я посещал много научных мероприятий. Одно из них, очень интенсивное, было посвящено нейробиологии аутизма. Участники сообщали об эмпирических результатах, обсуждали вопросы социальной коммуникации, управление эмоциями и обработку сенсорной информации. Незадолго до делового обеда я услышал рассказ об исследовательском проекте, показавшем, что у больных аутизмом на магнитоэнцефалограмме уменьшены гамма-волны. Магнитоэнцефалография позволяет заглянуть в работу головного мозга, а низкий уровень гаммаволн указывает на сниженную интеграцию. До меня уже доходили слухи, — эти данные позже были официально опубликованы, — что в других исследованиях были обнаружены аналогичные функциональные и анатомические свидетельства нарушения интеграции в головном мозге не только аутистов, но и у людей с иными нарушениями, не вызванными опытом, например, шизофренией и биполярным расстройством.
В конце первого десятилетия XXI века я и еще 15 интернов работали над новым изданием книги The Developing Mind. Мы сделали обзор примерно тысячи научных статей, вышедших после ее первой публикации. Я попросил интернов опровергнуть выдвинутые тогда предположения, например, что разум и воплощен в теле, и погружен в отношения, не находится исключительно в черепе отдельно взятой головы и может быть самоорганизующимся процессом, культивирующим интеграцию — основу здоровья. Они удивились, что надо искать эмпирические данные, опровергающие, перечеркивающие и отрицающие эти идеи, но я пояснил: это нужно для того, чтобы убедиться — мы не просто подбираем случайные данные в пользу исходных утверждений. Нам нужно было найти сведения, пусть даже мнение меньшинства, которые опровергали бы эти идеи. «Давайте просто напишем новую книгу, — предложил я, — а старую отбросим».
Мы обнаружили, что большинство предположений о разуме и интеграции, которые изначально не были подтверждены эмпирически, хотя и вытекали из научных рассуждений, в итоге были доказаны открытиями независимых научных лабораторий. Некоторые идеи в свете новых данных оказались ошибочными. Главным результатом стало приведенное выше утверждение, что в правом полушарии эмоциональная интенсивность выше. Мы выяснили, что это явление более непосредственно связано с организмом, но не смогли найти надежных источников в пользу того, что в левом полушарии интенсивность меньше.
Прочесывая литературу, мы с интернами нашли в основном поддерживающие открытия и предсказанные гипотезами результаты, но не доказательства их правильности. Было здорово, что независимые лаборатории приходят к эмпирическим открытиям, которые уже заданы базовыми рамками межличностной нейробиологии: о самоорганизующейся природе разума и центральной роли интеграции в благополучии. Наука идет небольшими шажками, отыскивает подтверждение в каждом новом исследовании, и очень радостно, что рядом есть молодые, стремящиеся к знаниям разумы. Открывать для себя и углублять согласие широкого спектра дисциплин было настоящим интеллектуальным приключением. Мы веселились, много смеялись, и я до сих пор благодарен интернам за сотрудничество. Очень волнительно, что картина, которую мы с вами изучаем в этом путешествии, продолжает сходиться с основами, имеющими такую широкую научную поддержку.
Когда я услышал о снижении интенсивности гамма-волн и спросил авторов исследования о подоплеке этого, они ответили, что точно не знают. Другие работы указывали, что у некоторых пациентов с заболеваниями из спектра аутизма в первые два-три года жизни головной мозг по какой-то неизвестной причине перестает дифференцировать свои части. Я задумался: не указывает ли уменьшение гамма-волн на проблемы с функциональной интеграцией в результате такого нарушения интеграции анатомической? Не может ли затрудненная нейрональная интеграция порождать у этих людей некие осложнения в межличностной интеграции?
Межличностная нейробиология здесь и сейчас создает концептуальную систему координат для понимания целого ряда случаев и научных проблем.
Вернемся к встрече по вопросам аутизма в Вашингтоне. Мне нужно было уйти раньше, и я вышел из аудитории в коридор на нижнем этаже гостиницы. Когда я направлялся к лифту, мне преградил путь рослый мужчина в темном костюме с наушником в левом ухе. За ним я заметил других федеральных агентов. Затем из комнаты рядом вышел невысокий человек в оранжево-красном одеянии, сопровождаемый охранниками и ярко одетыми тибетскими монахами. Группа пошла к лифтам, а я ждал своей очереди. Вдруг из туалета появились двое уборщиков. Агенты тут же бросились им наперерез: от первого монаха их отделяло всего несколько метров, а я стоял еще ближе. Но тот прошел мимо охраны и направился прямо к незнакомцам — им было на вид лет 40–50, и выглядели они и растерянно, и радостно одновременно. Монах поприветствовал их хлопком ладоней и глубоко заглянул каждому в глаза. Затем он взял их за руки, образовав тесный круг — охранники, наверное, едва не сошли с ума. Разговор продолжался три-четыре минуты, которые остальным показались вечностью. Потом они опустили руки, почувствовав, видимо, что все сказано. Монах махнул вспотевшим от напряжения агентам безопасности и двинулся к лифтам.
Когда он повернулся, я, наконец, увидел его лицо и понял, что передо мной далай-лама. Он уделил свое время — казалось, все время в мире, — чтобы соединиться с простыми уборщиками, которые каким-то образом проскользнули мимо охраны, защищающей главу Тибета в изгнании, духовного лидера тибетского буддизма.
