– Да ладно тебе, Чарлин. – Тема разговора явно вызывала у Джереми, держащего свой бургер обеими руками, чувство дискомфорта.
– Ничего не ладно! – возразила Чарлин. – Все были чересчур жестоки к тебе. Ты этого не заслуживаешь.
– Тут уже ничего не поделаешь. – Молодой человек пожал плечами. – Дело сделано, так что ничего не изменишь.
– В каком-то смысле да, – сказал я. – Но теперь тебе придется иметь дело с последствиями. И именно поэтому ты и твоя мать должны быть как можно более осторожными и осмотрительными.
– Какими? – переспросил Джереми.
– Осторожными, – повторила Чарлин.
Протянув руку, я взял телефон, лежавший перед Джереми на столе.
– Эй! – воскликнул Пимфолд, от неожиданности уронив на пол салатный лист.
Включив телефон, я увидел обмен эсэмэсками между Джереми и Чарлин, включая инструкции молодого человека по поводу того, где именно его следует забрать после того, как он ускользнет из дома Мэдэлайн.
Я повернул телефон экраном к Джереми.
– Я говорю в том числе и о таких вот вещах.
– Отдайте! – потребовал он, отложив в сторону бургер и протянув руку.
– Ты и твоя мать в самом деле слишком привязаны к своим сотовым.
– К маме это относится в гораздо большей степени, чем ко мне. Она постоянно переписывается с Бобом.
– Ты что, его недолюбливаешь? – поинтересовался я, держа телефон так, чтобы Джерри не мог до него дотянуться.
– Он ее рыцарь в сверкающих доспехах. Ее шанс на жизнь, которой она всегда хотела жить.
Я бросил взгляд на Чарлин, которую мое присутствие явно раздражало все больше.
– Мне пора возвращаться. Может, вы отгоните свою машину? – спросила она, скомкав бумажку, в которую был завернут ее бургер. Затем допила последний глоток коктейля и после небольшой паузы добавила: – Пожалуйста.
– Да, конечно.
– А мой телефон? – снова подал голос Джереми.
– За него можешь не волноваться, – сказал я. – Будет лучше, если он пока останется у меня.
Мы встали. Я поставил свою чашку с остатками кофе на пластиковый поднос. Джереми не сделал попытки собрать свою посуду, это сделала Чарлин.
Когда мы уже собрались выходить на улицу, я заставил немного понервничать молодого человека за прилавком, шагнув на его территорию, куда клиентам входить в принципе запрещалось.
– Эй, мистер! – окликнул он меня.
– Подождите всего одну секунду.
Я немного подержал телефон Джереми над фритюрницей, а затем бросил его в кипящее масло, стараясь, чтобы на меня не попали брызги.
– Какого черта! – возмущенно выкрикнул Джереми.
Я сунул пареньку за прилавком десятидолларовую купюру:
– Вот вам за беспокойство. Пожалуй, эту порцию картошки вам придется выбросить.
Глава 10
Альберт Гаффни высадил свою жену Констанс и дочь Монику у главного входа в городскую больницу Промис-Фоллз, а затем поехал на парковку. По дороге супруги Гаффни не сказали друг другу ни слова, а когда Моника пыталась их о чем-нибудь спросить, отвечали либо «там посмотрим», либо «не знаю».
Только раз Констанс произнесла нечто другое. Фраза оказалась довольно загадочной:
– Твой отец знал, что так будет. Похоже, у него есть ответы на все вопросы.
Альберт, однако, после этих слов даже не посмотрел на жену.
Констанс и Моника заняли очередь к стойке информации. Их опередила пожилая пара. Старички разыскивали геронтологическое отделение и никак не могли взять в толк, куда им идти. Войдя в здание больницы через вращающиеся стеклянные двери, Альберт направился к жене и дочери и спросил свистящим шепотом:
– Ну, где он?
– Мы все еще ждем возможности это выяснить, – раздраженно бросила Констанс.
Все трое еще какое-то время стояли молча, слушая, как пожилая пара задает дежурной уточняющие вопросы.
– Так куда нам идти прямо сейчас? – в очередной раз поинтересовалась старушка. – Вдоль какой, вы говорите, линии?
Констанс посмотрела на Альберта и качнула головой, призывая его вмешаться в бесконечный разговор двух стариков и администратора и выяснить, где находится Брайан. Поскольку он никак не отреагировал на этот жест, инициативу взяла на себя Моника.
– Послушайте, – заговорила она, оттесняя пожилую пару от стойки. – Моего брата, Брайана Гаффни, доставили сюда. Где он сейчас?
Дежурная пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера.
– Видимо, ваш брат все еще в интенсивной терапии, – ответила она. – Если бы его оттуда перевели, он был бы в списках пациентов, распределенных по палатам, но его там пока нет.
– И где это находится? – рявкнула Констанс.
Выслушав объяснения администратора, родственники Брайана Гаффни отправились в отделение интенсивной терапии. Им сказали, что Брайан находится в палате, примыкающей к операционной, на койке номер тридцать два. Добравшись до палаты, они пошли вдоль выстроившихся в ряд кроватей, каждая из которых была снабжена занавеской. Наконец они нашли нужную. Занавеска была задернута. Наибольшую решимость проявила Моника – она осторожно отодвинула занавеску в сторону, чтобы проверить, действительно ли там находится ее брат.
– Эй, – произнес при виде всей троицы Брайан. Он сидел на кровати в больничном халате, укрытый простыней до пояса. Его одежда, аккуратно сложенная, лежала на расположенном рядом с койкой стуле. – А я все думал, придете вы меня навестить или нет.
Сестра и родители Брайана окружили постель с трех сторон. Первой, наклонившись, его поцеловала Констанс, затем это сделала Моника. Альберт, стоя в ногах кровати, радостно покивал.
– Что с тобой случилось? – спросила Констанс. – Выглядишь ты неплохо.
– Это трудно объяснить, – отозвался Брайан. – Сначала я думал, что меня похитили… Хотя ладно, думаю, об этом не стоит. Так или иначе, полицейские считают, что моя версия событий ошибочная. Ясно одно – кто-то меня вырубил и… кое-что со мной сделал.
Родственники Брайана испуганно переглянулись.
– Что именно? – тихо уточнил Альберт.
Брайан поморщился:
– Будет проще, если я вам покажу. Этот халат застегивается на спине, так что вы легко сможете все увидеть сами. Только не смотри на мою задницу, Моника.
Брайан осторожно повернулся на бок, стараясь, чтобы с него не сползла простыня и родные не увидели лишнего ниже его талии. Моника обошла кровать с другой стороны. Альберт, оставив свою позицию в изножье, приблизился к жене и дочери.
При виде татуировки на спине Брайана у всех троих вырвалось изумленное и испуганное «ах».
