Петроград, 1921 год
С того дня для Татьяны Яворской началась новая жизнь. Как-то само собою получилось, что в доме Зинаиды девушка заняла место «освобожденной» Агафьи. Стараясь не шуметь и не будить подругу, по утрам она наводила порядок в роскошной квартире комбрига Вилькина, затем отправлялась за керосином и, отстояв огромную очередь и наполнив бидон, шла получать командирский паек. Возвращалась как раз к тому моменту, когда Зиночка открывала глаза. Таня варила кофе, и девушки завтракали. Потом Зиночка садилась к окну сочинять стихи к новому занятию, а Таня бежала в Дом искусств, на правах внештатного секретаря помогать Гумилеву.
— В последнее время у меня такое чувство, что если вас, Яворская, не будет рядом, все пройдет кувырком, — однажды признался поэт.
И поэтому Татьяна по мере сил сопровождала Николая Степановича везде — отправлялась с ним в издательство «Всемирная литература», где Гумилев заведовал секцией французской поэзии, шла в Пролеткульт, где он читал лекции, ехала в Российский институт истории искусств, профессором которого Николай Степанович являлся. Ну и, конечно же, не пропускала ни одного занятия в Институте живого слова.
Зиночка же прочно заняла позицию любовницы поэта. Вспоминая вечер их знакомства, Татьяна не могла постичь, отчего Гумилев предпочел подругу, хотя явно был очарован ею. И только позже, когда хорошо узнала характер мэтра, поняла, отчего он так поступил. В «цехе поэтов» осведомленная Дора Ларс под большим секретом сообщила, что в шестнадцатом году имел место скоротечный и бурный роман мэтра с красавицей Ларисой Рейснер, истовой комиссаршей и трубадуром революции. И что расстались они не по идейным соображениям, как думали многие. Дора слышала, как Гумилев говорил о Ларисе с оттенком пренебрежения, что она, дескать, сразу же согласилась идти с ним в «меблирашки», потому и стала для него неинтересна. А как тут было не пойти? Таня наблюдала, как Гумилев ухаживает — дерзко, с наскока, засыпая соблазняемую посвященными ей стихами, и устоять перед натиском поэта могли далеко не многие.
Жил Гумилев в Доме искусств. Этот огромный домина выходил на три улицы сразу — на Мойку, на Большую Морскую и на Невский проспект. Трехэтажная квартира Елисеевых, которую предоставили Дому искусств, была велика и вместительна. В ней имелось множество просторных гостиных, дубовых столовых и комфортабельных спален. Была белоснежная зала, вся в зеркалах и лепных украшениях, имелись буфетная и кафельная барская кухня, где проводились многолюдные писательские сборища. Были комнатушки для прислуги и всякие другие помещения, в которых и расселились писатели.
Гумилев обосновался в двухкомнатной бане, роскошно отделанной мрамором и украшенной прекрасно выполненными статуями. Из одной комнаты поэт сделал кабинет, вторую приспособил под столовую и спальню. Таня заглядывала к нему каждое утро, и каждое утро Гумилев с ней подолгу разговаривал.
— Я здесь чувствую себя древним римлянином, — шутил он. — Завернувшись в простыню, хожу босиком по мраморному полу и философствую.
По утрам они часто сидели за столом рядом с печкой-буржуйкой, пили чай на изрезанной клеенке из мятого алюминиевого чайника и разговаривали обо всем на свете. Вернее, говорил Гумилев: делился мыслями, которые вряд ли открыл бы кому-то еще. А Таня слушала и сопереживала, как умела только она. Гумилев ей так и сказал:
— Вы, Яворская, отборный, редкий человеческий экземпляр. Я очень рад, что в вас не ошибся и сразу распознал не просто поразительно красивую женщину, но и замечательного собеседника. Увези я тогда в номера на Гороховой не Бекетову-Вилькину, а вас, наша с вами дружба была бы невозможна. Да вы бы и не поехали. Признайтесь честно, Яворская, не поехали бы?
Татьяна заливалась краской, делая отрицательное движение рукой, и Гумилев удовлетворенно кивал. У него была необыкновенная голова. Такие узкие и длинные черепа Татьяна встречала только у Веласкеса на портретах Карлов и Филиппов испанских.
— Вы не только одарены поэтически, — рассуждал Гумилев, — но и умеете слушать. В наше время это невероятно редкое качество. А ваша подруга Бекетова-Вилькина совсем иная. Она предпочитает говорить, и исключительно о себе. Зато она невероятно хороша во всем, что касается чувственных отношений. Еще в Абиссинии я это понял. Ах, Абиссиния, Абиссиния… Я ведь в первый раз уехал в Абиссинию, чтобы улеглась шумиха после глупейшей дуэли с Волошиным
[21]. Второй раз — через полгода после свадьбы с Аней. И тоже из-за судебного разбирательства по поводу этой нелепой истории. Я не присутствовал на процессе, но позже узнал, что меня обвинили в вызове на дуэль и присудили семь суток домашнего ареста. В то время как Волошину — всего лишь сутки. Но, даже не зная приговора, я честно отбыл арест в каюте парохода, следующего в Порт-Саид. Тогда я сочинил четвертую песнь «Открытия Америки».
Татьяна слушала, затаив дыхание. А поэт вдруг лукаво улыбнулся и проговорил:
— Вы не поверите, Яворская, но в третью экспедицию я ехал, чтобы заработать. Смешно, не правда ли? На свои деньги я накупил самых разных экспонатов для этнографического музея, изрядно поиздержался, а Академия наук мне заплатила сущие копейки. Часть экспонатов я им не отдал, оставил себе. В том числе и этого красавца.
И Гумилев погладил гладкий черный мех. Во время их бесед мэтр любил сидеть в кресле и перебирать мягкую шерсть на иссиня-черной шкуре леопарда, распластанной на сиденье кресла. Плотно набитая голова зверя свисала с обратной стороны спинки, скаля зубы, тараща желтые стеклянные глаза и приводя девушку в трепет. Как-то Татьяна спросила, откуда он взялся, черный леопард? Ведь это такая редкость…
— Я убил его метким выстрелом в глаз, — не без гордости ответил Николай Степанович.
— Я помню, Зиночка рассказывала, — кивнула Таня. — Она сказала, что у леопарда было девять жизней, и, убив зверя, вы забрали его жизни себе.
— Возможно, так оно и есть. Ведь, если подумать, я проживаю самые разные жизни — путешественника, воина, отца, любовника, мужа, учителя, ну и, конечно же, поэта! Я верю, что черный леопард принес мне удачу. Видите, как все прекрасно складывается! Я создал акмеизм
[22]. Занимаюсь переводами любимого Теофиля Готье. Выпустил новую книгу стихов и обучаю талантливую молодежь. Правильно краснеете. Я имею в виду вас, Татьяна Яновна. Ну, и самое главное — меня вместо Блока избрали председателем петроградского Союза поэтов. А это что-нибудь да значит.
Таня успела заметить, что для Гумилева соперничество с Александром Блоком являлось темой болезненной и важной. Слава Блока невероятно сильно задевала честолюбие Гумилева, но в то же время Николай Степанович преклонялся перед поэтическим гением Блока. Хотя и считал, что с приходом новой власти Блок как поэт закончился.
