– Неужели ты думала… – позже, когда её уже выпишут, и она будет сидеть на кухне крестного, Вадим, скрестив руки на груди и гневно сверкая глазами, начнет с придыханием выговаривать дочери: – Неужели ты на самом деле думала, что мы примем от тебя деньги?
– Пап…
– Не папкай!
Она никогда не видела отца таким злым и разгневанным.
– Пап, я хотела как лучше…
– Ты меня обманула.
Вот так просто. И одновременно нелогично.
Её папочка обиделся на то, что она заработала деньги им на жилье, солгав ему.
Саша даже боялась думать, в каком свете отцу видится её выходка.
– Мам… поговори с папой…
Ей было тяжело от одной мысли, что папа не желает идти на мировую.
Мама качала головой.
– Ты думаешь я не разговаривала? Разговаривала. Не приводила ему доводы? Приводила. Множество. Разных. Говорила, что ты находилась в отчаянии и пошла на это ради семьи. Ради нас. Что ты чувствовала вину из-за того, что мы остались без жилья… Саша, ты знаешь своего отца. Он упертый, как бык. Кстати, в этом вы очень схожи. Ничего, Сашуль, перебесится. И успокоится. Ты же его девочка… его дочка…
При выражении «его девочка», там, в груди, где теперь билось новое сердце, полоснуло знакомой болью, которую Саша мгновенно задавила.
Не сейчас…
Кстати, папа так и не сменил «гнев на милость». Несмотря на то, что прошёл год, и, казалось бы, уже давно все слова были сказаны, а обиды должны быть стереться.
Нет.
Стоял на своем.
– Я хочу познакомиться с твоим… как его… Осетином.
Саша прикрыла глаза.
– Папа, я не знаю, где он.
– Оооочень интересно.
– Папа…
– Объявится «женишок», сообщи.
И к черту то, что, благодаря «женишку», Саши была проведена сложнейшая и дорогостоящая операция.
О другой стороне того, что произошло на яхте Баянова, Саша узнавала по крупинкам. Все словно сговорились и ничего не желали ей рассказывать. В отношении родителей понятно, они и сами знали лишь то, что им сообщили. И опять же – в какой форме сообщили.
Первое, что интересовало Сашу – жив ли Олег.
Ей постоянно снились сны, в которых она вновь и вновь видела, как в его тело входят пули. Одна за другой. И как он заваливается на спину. Дальше – темнота. Саша каждый раз просыпалась в поту, беззвучно плача во сне. В конечном итоге, ей пришлось выписать антидепрессанты, иначе девушка самостоятельно с бессонницей и приходящими кошмарами справиться не могла. Волнение и ночной стресс ей были строжайше противопоказаны.
Единственный, кто мог ей более-менее внятно рассказать об Олеге, был Григо. Позвонить из Германии у неё не было возможности, пришлось ждать возвращения в Россию.
– Египетские напастия, Сергеева, ты жива!
– Прикольное выражение, Гриша. Привет.
– Привет! Ты где? Что ты там натворила, Шурик?
– Гриша, а ты можешь приехать ко мне? Вернее, к крестному. Ну, ты понял меня.
– Шурик, ты серьезно считаешь, что твои родоки пустят меня на порог?
– Пустят, Григо. Я позабочусь.
Пришлось подключать маму. С папой разговаривать было бесполезно. Тот демонстративно хлопнул дверью, уйдя на работу раньше положенного на два часа. Он устроился работать на «скорой», и родители поговаривали, что, как только Саше станет легче, они переедут на съемную квартиру. Крестный ворчал, говоря, что их присутствие не обременяет его, но Саша понимала стремление папы уединиться. Жить у бывшего соперника, пусть и близкого человека, сложно.
Григо явился с огромным букетом гербер.
– Ого. Неприподъемный. Нужна не ваза, а ведро.
– Во-во. Где у вас тут можно заныкать ведро?
Мама находилась дома, поэтому принесла его без лишних вопросов, тоже понимая, что подобную красоту в обычную вазу не уместить.
– Здравствуйте, Вера Анатольевна.
– Привет, Гриша. Рада тебя видеть.
Мама испекла пироги и, быстро накрыв на стол, ушла, чтобы не мешать разговору.
– Гриш… Ты знаешь, о чем я хочу спросить.
Саша не стала ходить вокруг да около.
Молодой человек скривил губы, и на мгновение ей показалось, что в его глазах промелькнуло разочарование.
– Знаю, Сергеева. Об Осетине, правильно?
– Да.
– Что именно тебя интересует?
– Он… – Саша сглотнула, чувствуя, как от тревоги и от страха её начинает мутить, – … живой?
Гриша даже хмыкнул и скрестил руки на груди.
– Конечно! С чего ты решила, что Белосов мертв? Он тертый калач, и без защиты не полез бы в пекло. Да, шкуру ему в очередной раз попортили, но, по моим последним данным, он жив и почти здоров.
Саша на секунду прикрыла глаза, борясь с обрушившимся на неё облегчением.
Жив…
Остальное… не важно?
– Почти здоров?
– Говорю же, получил он там пару новых дырок, но не смертельных. Броник его спас.
Саша вспомнила тот роковой день. Разве на Олеге мог находиться бронежилет? Сомнительно. С другой стороны, сейчас технологии шагнули настолько далеко, что о многих разработках простые обыватели не то что не знали, они даже не могли предположить, что подобное возможно.
– А что… ещё ты знаешь?
– Слушай, Сергеева, – Григо усмехнулся и потянулся за куском пирога. – Я говорить тебе ничего не буду. И не обижайся на меня. Я сам мало, что знаю. А сплетни передавать не могу. Да и не хочу. Осетин наделал немало шума. Там крутые зачистки начались. И вообще, он оказался героем. В прямом смысле.
Саша крепко сжала губы, борясь с противным ощущением слезливости. Слезы оказались предательски близко. Ещё чуть-чуть, и она расплачется.
Истолковав её молчание по-своему, Григо продолжил:
– Ему даже медаль всучили.
Слова про медаль вывели Александру из ступора.
– Какую медаль?
– Ей, Шурик, ты меня слушаешь? Или только улавливаешь край информации?
– Гриша, не паясничай. Расскажи толком. И да, помни, пожалуйста, что перед тобой сидит человек, напичканный медикаментами, поэтому малость заторможенный.
– Кстати, ты клево выглядишь!
– Спасибо. Так что там с медалью?
– Что-что. Говорят, что на груди твоего Белосова красуется медаль «За заслуги перед Отечеством». Я не шутил, когда говорил, что он герой. На этом, Сергеева, всё. Я, конечно, понимаю, что ты девочка, и как бы к нему испытываешь теплые чувства, но, знаешь ли… – тут он замялся. – Я тоже не каменный. И ты мне тоже нравишься.
