— Прекрати! Да сотни политиков в России — убийцы! Об этом знает каждая собака! У Ваньки — шикарные связи, он тихо выкрутился бы и стал губернатором. А я бы просто продолжала свою жизнь. Но ты влез, куда тебя не просили!..
— Тебя устраивает, что твоя дочь будет любить убийцу? Кем она вырастет?
— Не твое дело! Она не узнала бы ничего.
— Это невозможно не узнать! Но самое главное в другом: ты в опасности.
— С чего это?
— Я уверен, что именно он убил твоих подруг и сжег их тела в церкви.
— Да ты спятил!
— Убийце тридцать — тридцать пять лет, он худощав, среднего роста. Паспорт на имя твоего мужа видели хозяйки снятых им квартир. В тех квартирах — отпечатки Китаевой и Черкасовой! Его «мерседес» покидал гараж в дни убийств, а забирал машину сам Фирсов, ряженный в седого толстяка. Он знает итальянский язык, а за Натальей Напханюк ухаживал итальянец. Он сыплет цитатами, а в письмах были цитаты…
— Мои подруги знали его лично! Как можно измениться так, чтобы они его не узнали и закрутили с ним романы?! Чушь.
— Веселовский считает Ваню очень талантливым актером, а Симонян научил его искусству изменять внешность — он окончил специальные курсы в Израиле. Притом твои подруги почти десять лет его не видели.
— Но зачем ему убивать? Зачем жечь церкви?
— Чтобы подставить Володченко.
— А зачем он присылал мне видео? Зачем он соблазнял именно моих подруг? Бред…
— Затем, что главная жертва — ты. Ты же сама мне это говорила, а теперь что? Видео, где пытают близких тебе людей, подействовали бы на тебя больше, чем пытки неизвестных! И ты бы поняла, что скоро — твоя очередь, понимаешь?! А потом стала бы одной из жертв серийного маньяка. Фирсов оказался бы вдовцом, жертвой. И кто бы решился обвинить его в этих убийствах? На выборах за него голосовали бы только из сочувствия. Все просчитано, все логично! Ты должна уехать отсюда, здесь опасно.
— Но он же в тюрьме!
— В СИЗО. Есть вероятность, что его адвокат поможет ему освободиться. Он вернется и…
— Убьет меня?
— Да.
— Иди к черту.
И он пошел.
* * *
С оглушительным грохотом Света захлопнула за рыжим сыщиком дверь. Прислонилась к ней спиной, злясь и чувствуя себя несчастной: этот ненормальный разбил ее жизнь! До появления Седова Светка жила в обустроенном мире, подчиняясь определенным правилам. Не сказать, что это был идеальный мир, ведь иначе она не пошла бы на связь с малознакомым мужчиной, но в нем преобладала стабильность и полное понимание — ради чего она приносит жертвы. Теперь же вдруг все рухнуло.
Но… неужели ее муж — серийный убийца? Может ли это оказаться правдой? И если так, то зачем она злится на единственного человека в этом мире, который любит ее? Только с ним ей и было хорошо… только с ним.
Она приоткрыла дверь, еще не решив — позвать Пашу или остаться при своем.
По лестнице кто-то поднимался. Неужели он решил вернуться? Света замерла.
— Хай, чувак! — услышала она голос брата. Похоже, он здоровался с Седовым.
Она удивилась — Федя не предупреждал, что собирается приехать.
Приоткрыв дверь, выглянула.
Брат поднимался по лестнице, а бывший любовник спускался. Поравнявшись, они остановились. Светлана снова спряталась за створку.
— А, Федор…
— Светка сказала — ее хазбента посадили, и это твоя тема, чувак!
— Просто нашел убийцу.
— Ты, ёпть, не страховой агент?..
— Нет, я частный сыщик.
— Слушай, чувак, сочувствую тебе — Светка тебя бортанула! Тема такая: она же чокнутая на своей дочке, ёпть. Сейчас она думает только о том, как сказать племяшке, что ее папа — бяка. Она не уйдет к тебе — хочет, чтобы фэмили Фирсовых позаботились о дочке. А если она уйдет, то ей Маришку не отдадут, ёпть. Ты лучше пережди, а когда Ваньку посадят, подвали к Светке снова. Тогда она даст тебе натихаря. (Иногда Федя рассуждал как урод, но винить его в этом Светка не могла — она не воспитывала брата.) Эти бабы — они все…
Неожиданно раздался звук удара, и чье-то тело рухнуло со ступенек.
Выскочив в коридор, Света увидела, что ее брат лежит на кафеле лестничной клетки пролетом ниже и держится за челюсть. Седов потирал ушибленную руку.
Федя пробормотал:
— Йоу!.. Больно же.
Света подбежала к нему, склонилась, осмотрела вздувавшуюся щеку.
— Прости… — услышала она хриплый голос.
Уводя брата в квартиру, Света не обернулась.
Часть шестая
ППС
Отец Сергий
22 марта
Священник храма Успения, крепкий человек сорока пяти лет, обладавший научным складом мышления и немало повидавший за жизнь, сию минуту страдал от приступа тошноты. И в этом не было ничего удивительного — прежде ему не приходилось видеть человеческих останков, обработанных огнем.
— Как это могло произойти? — вопрошал отец Сергий, обращаясь к Павлу Петровичу Седову, стоявшему рядом.
— Спроси у своего Бога, — мрачно посоветовал Седов.
Священник возмущенно вздернул подбородок и тут догадался: Пашка преднамеренно злит его, отвлекая от увиденного. Они оба — верующий и атеист — понимали, что зло невозможно оправдать неисповедимыми путями, свободным выбором, генетикой или дурным воспитанием. Ему нет оправданий.
— Иди ты, умник… — только и пробормотал отец Сергий.
К ним уже спешила опергруппа.
— Просим вас — за ограждение, за ограждение!..
Отец Сергий хотел сказать, что нет никакого ограждения. Обернулся — а оно уже появилось. Над телом, на которое священник решился взглянуть лишь единожды, но запомнил на веки вечные, уже склонился крепкий мужчина лет пятидесяти с короткими волосами цвета «перец с солью».
Паша поздоровался с «перцовым» человеком за руку, перекинулся парой тихих фраз. Поднял голову, оценивая бледный вид своего друга-священника.
— Ты говорил, что нашел неправильную пентаграмму? — напомнил он.
Отец Сергий повел друга ко входу в храм.
Он проснулся в четыре утра от непонятной тревоги и увидел в окно, что храм окутывают клубы дыма. Пятиэтажка, в которой находилась квартира отца Сергия, стояла всего в десяти метрах от церковной ограды. Сообразив, что случился пожар, он мгновенно оделся и побежал.
На улице не оказалось ни души. Сторож Дмитрий Иванович спал в своей будочке. Отец Сергий так и не достучался к нему, поэтому пришлось вернуться домой, чтобы вызвать по телефону пожарных. Позже узнал, что Дмитрий Иванович был пьян в доску, так как накануне вечером нежданно обнаружил в своей сторожке бутылку беленькой и выдул почти целиком за раз — чтоб не отобрали.
